Мы были тронуты необыкновенной точностью картины, вынесенной из далекого былого, из детства. Конечно, последние строчки не могли не отозваться болью в душе Константина: «каналы» были позади, и он был рядом, что, между прочим, видимо, и Александр чувствовал и потому тогда же сказал, что стихотворение написано два-три года назад, что оно не публиковалось и что будет продолжено. Свое обещание он выполнил, стихотворение «Братья» было дописано в 1937 году.
— А теперь, тоже из неопубликованного, тебе, мама.
— Мама, мама! Ты что же?.. — сказал вдруг Александр, заметив, что мать плачет. — Ведь я могу подумать, что причинил тебе боль. Зачем же так?..
— Шура! Дорогой мой! Спасибо тебе, спасибо! Я, знаешь, от счастья…
Прошло два года. Еду поездом к брату Константину на Ставропольщину, в отпуск. Остановился на денек в Москве, переночевал в квартире Александра.
Наутро у каждого были свои заботы. Брат обещал посодействовать насчет билета, и он это сделал — прокомпостировал в особой кассе, имея на это какие-то права. Но прежде чем отправиться на вокзал, он дал мне познакомиться с новым, в красивом переплете, изданием «Страны Муравии». «Это вот пока лишь сигнальные экземпляры, займись, прочитай, — сказал он, — а вообще, знаешь, увезешь Константину, давай-ка я надпишу». Он взял книгу и хотел было идти, но приостановился и сказал: «Пойдем, кабинет посмотришь!» Мы прошли из передней прямо, повернули в какой-то узкий коридорчик и вошли в просторную комнату, где стоял его письменный стол и очень много, как мне тогда показалось, книг на полках вдоль одной стены. Я был удивлен и спросил: «Неужели можно все эти книги прочесть?» Он улыбнулся и сказал: «Прочесть… Не прочесть, а изучить, по-настоящему их знать нужно!» На книге для Константина он написал: «Брату Константину Трифоновичу с пожеланием всего доброго. М. 14.09.39. Александр».
— А это вот — тебе! — и вручил мне книжку «Дорога», с аналогичной надписью.
В кабинете мы задержались, присели.
— Засиделся я, Иван, в этом мрачном склепе — солнце сюда не заглядывает, — начал он, — надо бы проветриться. Вот уже и полнота, чувствую, начинает появляться. Да кажется мне, что обстановка в мире складывается опасная — фашизм топчет польскую землю, а это же совсем рядом. Кто знает, что день грядущий нам готовит? Ну, а как ты там живешь? Говоришь — женился? Не внял моему совету не спешить? Ну что ж… лишь бы все было хорошо. И сын уже есть? Поздравляю, поздравляю! Как назвал? Валерием. Понял. Ну, а меня можешь поздравить с вступлением в ряды Коммунистической партии. И, понимаешь, я не просился, — продолжал он, — считал и верил, что должен прийти такой час, когда мне скажут: «Иди к нам!» И оно, такое время, пришло.
А сейчас пойдем-ка хоть чаю попьем! Впрочем, нет, зачем же нам уходить — здесь, кажется, нам удобней будет. Я сейчас… вот посмотри пока книги, журналы…
«Страна Муравия» для меня уже не была свежей новостью — читал и кое-что помнил наизусть, а также читал, и с особым интересом, все, что попадалось из написанного об этой поэме брата. Но тут под руками было новое издание, и я наугад раскрыл книгу на 8-й главе и пробежал по знакомым строчкам до «И мальчик, точно со слепым, идет по праву руку с ним». Мне вспомнилось кое-что из знакомой истории, и я перевернул еще страницу: «А вот откуда ж ты теперь, Илья Кузьмич, бредешь?..» — «Бреду оттуда…» — Я остановился в воспоминаниях об отце, о Павлуше, но тут входит брат, неся на подносе чай.