Но это — к слову. Спасибо за приглашение побывать на Урале в день твоего, как говорили в старину, тезоименинства. Насчет приезда именно к такому дню, скажу прямо, гадательно, но все же прошу, по крайней мере, сообщить мне этот день (дату твоего рождения). А там видно будет. Предстоит мне год за годом откладывавшаяся поездка в США, много чего предстоит и в этом году, как прежде. Во всяком случае — буду рад поздравить тебя, хотя, по правде, радости-то особой нет: вот уж и тебе 50! Такое наше дело стариковское.
Желаю тебе наперед в добром здравии встретить и проводить этот день. Привет всем твоим.
В октябре 1963 года, в Нижнем Тагиле (я переехал к тому времени в этот город), на Уралвагонзаводе, проходила читательская конференция, посвященная творчеству Александра Трифоновича. По просьбе участников этой конференции мне пришлось выступить и рассказать о детстве и юности брата. Об этом писала газета «Тагильский рабочий» в очередном номере. Кто-то переслал газету Александру Трифоновичу. Вот так он и узнал об этом.
«М.29.10.64.
Дорогой брат Иван!
Ты напоминаешь мне о своем 50-летии, о желании видеть меня в этот день в своем доме так, как будто это всецело зависит от моего желания или нежелания. Но это, к сожалению, не так. Вот уже кончается месяц моего отпуска, а я никуда не уехал, ни за что серьезное не принимался, бываю в редакции, как обычно, читаю рукописи и т. п. Даже в См-ск не собрался, хотя твое письмо, то, что ты сообщаешь о здоровье мамы, понуждало меня поехать туда. Все время у меня что-то не кончается, а что-то начинается. Да и настроение для поездки — не последнее дело. А оно обусловлено состоянием дел в журнале, требующих моего присутствия, всякими натяжениями и осложнениями.
Так что — не сетуй, не обещаю, как ни соблазнительно твое заверение относительно того, что ты не дашь мне ни рюмки водки, ни кружки пива. (Это у тебя очень смешно получилось: как будто я не еду из опасения напиться у тебя!)
Желаю тебе и твоей семье всего самого доброго. Будь здоров и, по возможности, счастлив.
«М.16.11.64.
Дорогой Иван!
Спасибо за твое доброе и подробное письмо, хотя оно явилось в результате моего шуточного упрека тебе в молчании.
Прости, но не могу сейчас написать тебе более обстоятельно, — после пленума[7] такой завал почты дома и в редакции, что, как обычно, друзья и родные откладываются на «потом».
Чем черт не шутит — вдруг да и приеду к тебе в Нижний Тагил по теплым дням, только ты об этом никому ни слова.
Будь здоров, привет мой М. В. Обнимаю тебя.
Нет, не приехал Александр Трифонович в Тагил. Не смог я уговорить его. Конечно, обидно, что жизни не хватило ему — все «на потом», все было недосуг. И нет у меня ни единой его фотографии. Очень жаль…
В феврале 1965 года я серьезно заболел. Понадобились консультации опытных специалистов, и я вылетел в Москву.
Александр Трифонович навещал меня в больнице.
Помню, часов в двенадцать кто-то из больных, видимо поджидавших свидания и потому обращавших внимание на проходную, вдруг говорит: «Твой идет! Точно — он! Твардовский!» Оказалось, правда: в тесном, не по его фигуре, халате он шел к подъезду с пакетиком.
Войдя в палату, сказал: «Старость — не радость! Поднялся на четвертый этаж, и дух вон». Прошел прямо к столу, положил пакет и ко мне: «Ну, здравствуй, Ваня!» — в его голосе я почувствовал какую-то нотку раскаяния, хотя… может, мне так показалось. Он обнял меня, а затем спросил, где можно сесть и покурить. Мы вышли в ближайший холл, где разрешалось курить, сели в свободные кресла, и тут обнаружилось, что у него нет сигарет. Его начали угощать, но он почему-то не хотел взять первые попавшиеся и сказал, что хорошо бы те, «с пошловатым» названием — «Ароматные», если есть у кого. И я видел, как старались найти, несколько человек засуетились, и по коридору пошло гулять слово «пошловатые». Дожидаться он не стал, закурил, но через несколько минут были найдены и «Ароматные».
Поговорить наедине нам так и не дали. Любопытствующие, пытавшиеся хоть разок взглянуть на автора «Теркина», стеной напирали. И поэтому, как я понял, Александр Трифонович долго не задержался. Я пошел проводить его.