В эту бурильную установку и ту работу, которую ей приходилось выполнять, старик ухлопал все, что у него было, вплоть до последнего цента. Однако это была сущая прорва, требующая все новых и новых вложений, а поэтому сын и саму установку, и все с нею связанное просто ненавидел. Он был одинок с того момента, как научился ходить, и очень рано пришел к выводу, несвойственному детям, что весь мир — это одно большое отхожее место, окруженное колючей проволокой, и он брыкался в нем, как только мог, со временем находя в этом все больше и больше удовольствия. В его понимании ему абсолютно все были должны. И вот теперь, когда его отец соорудил ад на колесах, он колесил вместе с ним по свету, собирая долги.
Когда они прибыли в Биг-Спринг, ему было уже девятнадцать лет. Он страдал от туберкулеза, кровоточащей язвы и хронического алкоголизма.
Старика и его сына сопровождали рабочие, бурильщики, ремонтники. В бурильную установку впрягли огромные трактора, и они поволокли ее за девятнадцать миль от города к месту, где, как предполагалось, должна была быть нефть. Конечно, ни о какой дороге не могло быть и речи. Проложить ее через прерию, потоки, топи и пески только еще предстояло.
На этот переход ушла куча денег. Они по уши влезли в долги еще до того, как приступили к работе. А потом, когда начали бурить и ушли на глубину в сто двадцать пять фунтов, каждый последующий фут тоже стал влетать в крупную сумму, выброшенную на ветер. Но бурильщик ничего не может знать наперед, ему только и остается, что вгрызаться в недра дальше.
Авантюристы всегда полагаются на удачу. Они оказываются на неизведанной территории, и никто не может сказать заранее, чем все это кончится, пока не будет уже слишком поздно. А наши искатели приключений ко всему прочему имели на своем счету уже сотню пустых скважин.
Паровой котел рвануло. Буровую охватило пламенем. Крепеж затрещал. Резцы, насадки и трубы бесследно терялись в скважине. Бурильный трос оборвался и чуть не снес полголовы буровому мастеру.
Сын заявил, что с него хватит. У него уже ничего не осталось, кроме задницы и штанов на ней, да и то протертых до дыр. Его отец возразил, что они так или иначе выпутаются, он непременно найдет источник финансирования.
Скважину наконец-то пробурили. Нефтяной фонтан не забил, но запасы нефти оказались хорошими, обещающими неплохие перспективы. Поколебавшись, старик спросил сына о его планах на будущее.
— Ты имеешь в виду, что я буду делать, когда вырасту? — саркастически уточнил тот. — В любом случае тебе-то что за дело? Когда тебя вообще интересовало, что я хотел бы делать?
— Сынок, — старик печально покачал головой, — неужто я и впрямь до такой степени плох?
— О, дьявольщина, ты меня не понял. Просто я предпочитаю не распространяться о таких вещах. Начнешь говорить о том, что собираешься делать, а на поверку ничего не получится.
Отец воспринял слова сына как камешек в свой огород. Возможно, он слишком часто увлекался пустой болтовней.
— Я полагаю, — произнес он робко, — ты рассчитываешь на то, что сумеешь сколотить кучу денег?
Сын ответил: а почему бы и нет? Они напали на хорошую скважину, а вокруг еще сотни незанятых акров, которые не составит труда взять в аренду. По большому счету на этом можно хапнуть несколько миллионов долларов.
— Но я готов довольствоваться ста восьмьюдесятью двумя тысячами. Я не проживу столько, чтобы потратить более крупную сумму.
— Сто восемьдесят две тысячи? Почему именно такая цифра?
— С семи лет я веду черную книгу, — пояснил сын. — В ней сто восемьдесят два имени — это столько сволочей, основательно наступивших мне на мозоль. Начну копать под них, но чтобы вырубить каждого, в среднем мне понадобится тысяча долларов.
— Сынок, — отец снова печально покачал головой, — что с тобой такое стряслось? Как ты можешь так думать?
— Мысли об этом помогают мне выжить, — признался сын. — Я умру счастливым, только твердо зная, что прихватил с собой в ад всех этих мерзавцев.
Отец решил, что самое время просветить сына. Тот слушал его с мрачным удовлетворением, давно привыкнув к тому, что мечты никогда не сбываются.
— Итак, выходит, у нас нет ничего такого, чем мы могли бы владеть?
— Увы, это так!
— А бурильная установка и приспособления к ней?
— Все пришлось продать, чтобы пробурить эту скважину. Грузовики, нашу машину, словом, все.
— Проклятье! — заметил сын. — Эти сто восемьдесят две сволочи вполне могли бы умереть со смеху прямо на этом месте, узнай они, во сколько нам влетела скважина.
У него было полное право сожалеть, но он, как ни старался, ничего подобного не ощущал. И чем больше думал о случившемся, тем сильнее ему хотелось расхохотаться: надо же, работали, работали — и на тебе!
Сын начал было готовить себе выпивку, да решил, что, пожалуй, не хочет. Тогда закурил сигарету, заметив с удивлением, что боль от язвы вроде бы не ощущается. Кашлянул в носовой платок и не заметил следов крови.
— О Боже, — обратился он к отцу со страхом в голосе. — Боюсь, мне еще придется пожить.
Потом они оба отправились прочь, причем с пустыми руками и на своих двоих. Биг-Спринг с открытием нефти начал быстро преображаться. Старик обернулся, глянул на оставшийся позади город, и в его измученных глазах зажглась гордость.
— Мы сделали это, сын, — сказал он. — Ты и я. В такой глуши расцвел город. Мы создали историю.
— Да, но только вот переночевать нам негде, — заметил тот. Но затем рассмеялся и дружески хлопнул отца по спине. За последние два года улучшилось не только его физическое здоровье. Здесь, в этих прериях, где время, казалось, застыло и прекратило свой бег, где природа давила своими масштабами человека, молодой человек открыл лично для себя новую перспективу. Все его когда-то огромные проблемы как-то сжались в размерах, а сам он несоизмеримо вырос в собственных глазах, потому что понял наконец, что терпение и труд единственные качества, необходимые для достижения успеха.
Сын и старик пошли вместе по дороге туда, где, будь для этого подходящий час, должен был бы заниматься рассвет. Так они и шли рука об руку. Молодой человек стал мужчиной и избавился от книги, где были записаны сто восемьдесят два имени, а заодно с ней избавился еще и от многого другого. И больше уже никогда не заводил черной книги.
Глава 21
— Замечательная история, Арт! — рассмеялся Митч. — Значит, так появился Биг-Спринг?
— Уж не намекаешь ли ты на то, будто я лжец? — раздраженно отозвался тот и рассмеялся. — Все очень близко к тому, как было на самом деле, скажем так, серединка на половинку. Никакая история не бывает доподлинной, если ты не располагаешь достоверными фактами и достаточным временем, чтобы их изложить. А я, увы, не имею ни того ни другого. Ты что, решил завладеть всей бутылкой или все же передашь ее мне, как подобает джентльмену?
Митч ухмыльнулся и подвинул к нему бутылку виски. Арт отхлебнул из нее солидный глоток и, ничуть не изменившись в лице, начал скручивать цигарку. Ему было восемьдесят — это-то Митч знал точно, — но выглядел он лет на шестьдесят, не более. В прошлом пастух, игрок, ранчеро и даже банкир. О своем нынешнем времяпрепровождении он говорил, что охотится за девушками и дегустирует местные вина.
Они сидели в номере Митча в одном из лучших городских отелей. Старик вряд ли был в состоянии выписать чек с указанием точного адреса отеля, однако тщательно затушил цигарку и спрятал окурок в карман поношенной рубашки.
В отдаленных западных городах Митч видел немало стариков, делающих то же самое. Это были мужчины с подгибающимися коленями, лицами коричневыми, как седельная кожа, и настолько крупными состояниями, что даже сами толком не знали, какие они у них. Они просиживали в вестибюлях отелей Биг-Спринга, Мидленда и Сан-Анджело, почитывая газеты, оставленные другими людьми, многократно раскуривали одну и ту же цигарку, скрученную из коричневой папиросной бумаги. И все это вовсе не по причине крайней скупости — жадными они не были. Просто эти люди выросли в ту эпоху и в тех местах, когда мало что можно было купить, а возможностей для этого было и того меньше. Та же самая газета тогда месяцами ходила по рукам, ибо была редкостью и ею дорожили не меньше, чем сокровищем. Из тех же соображений мужчине приходилось очень бережно расходовать имеющийся у него запас табака, так как могло пройти немало времени, прежде чем ему предоставлялась возможность пополнить свой кисет. Эти старики были такими, какими их сделала жизнь в пору их молодости. Они умели ценить то, что для большинства современных людей не представляет никакой ценности.