Лейтенант вытер потный лоб грязным носовым платком.
— Ты рассуждаешь, как будто ты не полицейский, а психиатр, — сказал он.
Могильщик подмигнул Гробовщику.
— «Белый — дело делай», — продекламировал он первую строчку школьного стишка.
— «Мулат — сам не рад», — подхватил Гробовщик.
— «Черный — сиди в уборной», — закончил Могильщик.
Лейтенант Андерсон покраснел. Он привык, что его лучшие детективы постоянно над ним подсмеиваются, но каждый раз немного смущался.
— Может, вы и правы, — помолчав, сказал он. — Но эти преступления стоят налогоплательщикам денег, и немалых.
— Что верно, то верно, — согласился Могильщик.
Гробовщик сменил тему:
— Его поймали, не знаешь?
Лейтенант Андерсон покачал головой:
— Кого только за эту ночь не поймали: бродяг, гомиков, шлюх вместе с клиентами. Даже монаха-отшельника одного где-то откопали, а вот Мизинца — нет.
— А ведь такого, как Мизинец, найти не сложно, — сказал Могильщик.
— Да, верзиле альбиносу трудно превратиться в чернокожего карлика, — улыбнулся Гробовщик.
— Ладно, пошутили, и хватит, — сказал Андерсон. — Что там с этим торговцем наркотиками?
— Это один из основных поставщиков героина цветному населению. Но парень он не глупый и Гарлем старается обходить стороной, — объяснил Могильщик.
— Когда мы увидели, что Джейк задыхается, то сразу сообразили, что он попытался проглотить героин, и приняли меры. Улики налицо, — продолжал Гробовщик.
— В конверте, — уточнил Могильщик, кивком показывая на стол. — Он хотел проглотить пять или шесть упаковок героина, эксперты смогут сами в этом убедиться.
Андерсон приоткрыл толстый коричневый конверт, который в качестве вещественного доказательства предъявили сыщики, вытряхнул оттуда сложенный носовой платок и развернул его.
— Брр! — воскликнул лейтенант, отшатнувшись от стола. — Ну и вонь!
— Сам торговец воняет еще сильней, — успокоил его Могильщик. — По мне, лучше убийца, чем торговец наркотиками.
— А что там еще? — спросил Андерсон, брезгливо ткнув карандашом в развернутый платок.
Гробовщик хмыкнул:
— Он ведь в тот вечер не одними уликами питался.
Андерсон нахмурился:
— Я, конечно, понимаю, вы хотели как лучше. Но нельзя же людей, даже если это преступники, бить ногой в живот для получения вещественных доказательств. Вам известно, что этого типа увезли в больницу?
— Не волнуйся, такой, как он, жалобу писать не станет, — сказал Могильщик.
— Это не в его интересах, — поддержал друга Гробовщик.
— Вы забыли, что вы не в Гарлеме. Это здесь вам все сходит с рук, а в других районах у вас могут быть неприятности.
— Могу поручиться, что у этой истории последствий не будет, — сказал Могильщик. — Если я ошибаюсь, то готов съесть содержимое этого платка.
— Кстати, о еде, — спохватился Гробовщик. — Мы же с тобой еще не обедали.
Мейми Луиз была больна, а в другие ночные забегаловки и закусочные идти не хотелось. В конце концов решено было пообедать в ночном клубе «Настоящий мужчина» на Сто двадцать пятой улице.
— Люблю рестораны, где пахнет женским потом, — изрек Гробовщик.
На улицу выходил бар, а кабаре находилось сзади и предназначалось только для членов клуба; стоило членство два доллара.
Детективы предъявили свои полицейские жетоны и были приняты в члены «Настоящего мужчины» бесплатно.
В кабаре было жарко, шумно, в нос ударил терпкий запах пота. Помещение за плюшевой занавеской было так мало и переполнено, что сидевшие за соседними столиками касались друг друга спинами. Лица плавали в тусклом свете, словно в людоедской похлебке, — видны были только глаза и зубы. На стене, под самым потолком, красовались почерневшие от дыма изображения обнаженных красоток, а ниже, вперемежку с фотографиями великих джазистов с их автографами, были развешаны рисунки многочисленных гарлемских знаменитостей. На задней стене — без особого, впрочем, эффекта — работал вентилятор.
— Ты хотел, чтобы пахло женским потом? — сказал Могильщик. — Пожалуйста.
— Одного запаха мне мало, — усмехнулся Гробовщик.
— Я заплачу только за два виски, слыхали! — истошно кричал какой-то псих. — Больше я ничего не пил. А кто у вас украл еще три — понятия не имею!
За танцплощадкой, на которой могли поместиться, да и то с трудом, две пары ног, лоснящийся от пота негр в белой шелковой рубашке что было сил колотил по клавишам крошечного пианино, а худая, гибкая негритянка в огненно-красном вечернем платье с голой спиной танцевала между столиками, громким голосом пела «Мани-мани-мани» и, извиваясь змеей, то и дело задирала юбку, под которой у нее ничего не было. Всякий раз, когда ей протягивали деньги, она выразительно раскланивалась и вместо «Мани-мани-мани» принималась петь «О, дэдди, мани мейрх ми фил со фанни».