Сложив зонт, чтобы не привлекать к себе внимания, она устремилась за ним.
Мизинец подошел к станции метро «Уайт-Плейнз-роуд» и по ступенькам поднялся на перрон. Задыхаясь от быстрой ходьбы, подбежала к турникету и Небесная. Она сделала вид, что Мизинца не узнала, и прошла в конец платформы.
Зато Мизинец ее узнал. Узнал и весь затрясся от ужаса. Спрятаться было некуда. У него оставался единственный шанс: вести себя так, словно ничего не произошло. Все с интересом наблюдали за ним. Повернула голову в его сторону и Небесная. Он встретился с ней глазами, спрятанными за синими стеклами. С минуту она с любопытством разглядывала его, но затем, притворившись, что не узнаёт, отвернулась и стала смотреть на приближающийся поезд.
Мизинец ехал во втором вагоне, Небесная — в пятом; оба стояли — на остановке каждый должен был успеть подойти к дверям и убедиться, не выходит ли другой. Но друг друга они не видели.
Так они доехали до «Таймс-сквер». Мизинец выскочил на перрон в последний момент, перед самым отходом поезда. Когда Небесная увидела его на платформе, было уже поздно — двери захлопнулись. Она заметила, что он остановился и, когда ее вагон проехал мимо, посмотрел прямо на нее.
Она вышла на станции «Тридцать четвертая стрит» и вернулась на «Таймс-сквер», но Мизинец исчез. И тут только она поняла, что он попробовал ее перехитрить: на «Таймс-сквер» он решил сойти на тот случай, если она его все же узнала, — чтобы запутать следы. Думает, что теперь он в безопасности. Но тайник ведь может быть только в одном месте — в квартире на Риверсайд-драйв.
Она поймала такси и велела шоферу ехать как можно быстрее.
Шофер откинулся на сиденье и посмотрел на нее в зеркало заднего вида. «Надо же, — подумал он, — еще не махнула на себя рукой. Упустить боится. Раньше, бабуля, думать надо было».
Небесная попросила таксиста остановиться возле Риверсайдской церкви. Она вышла, расплатилась, но таксист не уезжал; сделав вид, что списывает показания счетчика, он внимательно посмотрел ей вслед. «Странно, — подумал он. — Заставила меня гнать как на пожар, а оказалось, всего-навсего в церковь ехала».
«Эти старухи совсем спятили — думают, все им обязаны», — с раздражением пробормотал он и выжал сцепление.
Небесная подождала, пока такси скрылось из виду, а затем перешла улицу, спустилась в парк и села на скамейку, откуда, если только Мизинцу не взбредет в голову рыскать по парку и искать ее, она могла бы незаметно наблюдать за входом в квартиру.
Только она села, в церкви ударил колокол. Небесная вынула из кармана часы-амулет проверить, не отстают ли они. Часы показывали ровно полдень.
10
Ровно в полдень Гробовщик выехал на Бродвей и поехал в сторону Гарлема.
— Что прикажешь делать двум уволенным из полиции детективам? — спросил он друга.
— Постараться вернуться обратно, — отрезал Могильщик своим низким, с хрипотцой, голосом.
Всю оставшуюся дорогу он не проронил ни слова — сидел и молча злился.
Было половина первого, когда они входили в гарлемское полицейское отделение, чтобы сдать капитану Брайсу свои полицейские жетоны.
Выходя, они остановились на ступеньках, наблюдая за тем, как по улице мимо полиции снуют негры, жители Гарлема, каждый раз шарахаясь, когда навстречу им шли направлявшиеся в отделение белые полицейские.
Раскаленное солнце стояло в зените.
— Первым делом надо найти Мизинца, — сказал Могильщик. — Если он признает, что Джейк торговал героином, а не просто хранил наркотики, наше с тобой положение улучшится.
— Надо еще, чтобы он захотел говорить.
— «Захотел говорить»! А с чего ты взял, что он будет молчать?! Все мы любим поговорить по душам. Неужели среди дружков покойного Джейка не найдется ни одного, кто бы согласился рассказать о нем?
Через четверть часа они остановили машину перед домом на Риверсайд-драйв.
— Узнаешь? — спросил Гробовщик, выходя из машины.
— Это их работа, сразу видно, — сказал Могильщик.
Собака лежала перед железными воротами, ведущими на задний двор. Лежала на боку, спиной к воротам, разбросав лапы. Казалось, она спит. Вертикальные лучи солнца падали на ее густую желтовато-коричневую шерсть.
— На такой жаре она может заживо свариться, — сказал Гробовщик.
— Или замертво.
Собака была в том же, что и накануне, железном наморднике и в медном ошейнике с длинной цепью.