Он по-прежнему был в берете, и мадам Грош поэтому его не сразу узнала:
— Господи, Эд, это ты? Какими судьбами?
— Поговорить надо.
— Чего ж тогда сам не позвонил? Зачем взял с собой этого сопляка?
— Для страховки.
— Ладно, пущу тебя, но не как полицейского, учти.
— Меня ж из полиции уволили. Ты что, не знаешь?
— Слышала.
На двери было два замка, нижний и верхний. Оба действовали совершенно бесшумно, и Гробовщик даже не заметил, как мадам Грош их отперла.
— А этот босяк пусть на лестнице подождет, — поставила условие она.
— Нельзя, он — мой талисман.
Мадам Грош окинула Испанца брезгливым взглядом и отступила от двери, чтобы тот, входя, нечаянно к ней не притронулся.
По обеим сторонам широкого короткого коридора находились две закрытые двери, двустворчатая стеклянная дверь посередине вела в гостиную, а слева куда-то уходил узкий коридорчик. Из гостиной доносились приглушенные мужские и женские голоса, звуки джаза. В квартире, точно в церкви, стоял слабый запах ладана. Все дышало подчеркнутой респектабельностью.
Заперев за ними оба замка, мадам Грош впустила их в правую дверь, и Гробовщик, вслед за Испанцем, очутился в маленькой гостиной, которая использовалась совсем для других целей. Вдоль стены, за низким стеклянным столиком для коктейлей, на котором были веером разбросаны порнографические журналы, находилась низкая кушетка, снабженная всевозможными устрашающего вида ремнями. Напротив кушетки стояли два кресла с подставкой для ног недвусмысленного назначения. Под окном, между телевизором и радиоприемником, был установлен кондиционер. В трехъярусном книжном шкафу стояли неприличные статуэтки, а на стене, друг против друга, висели две написанные маслом обнаженные натуры: грудастая негритянка и богатырского сложения негр, которого богато одарила природа. Кондиционер был выключен, и в воздухе стоял сладковатый запах опиума.
Мадам Грош вошла в комнату вслед за ними, заперла дверь и дежурно-похотливым взглядом окинула искаженное судорогой лицо Гробовщика.
Это была полногрудая аппетитная креолка с томным взглядом сонных карих глаз, с черными, затянутыми в пучок волосами и пробивающимися над верхней губой черными усиками. На ней были ярко-красное вечернее платье с открытой спиной и глубоким вырезом, черные туфли «в сеточку» на высоком каблуке, на шее и на пальцах переливались драгоценности. На вид мадам Грош было никак не меньше сорока пяти, однако сохранилась она отлично. Впрочем, тембр ее голоса совершенно не соответствовал ее томному взгляду.
— Что тебе надо, Эд? Предупреждаю заранее: публика у меня приличная, уголовщиной и не пахнет.
— Пришел задать тебе пару вопросов, — сказал Гробовщик хриплым голосом. — Не вздумай только мозги мне пудрить.
От внезапно нахлынувшей ярости ее лицо почернело.
— А не много ли ты на себя берешь, черномазый ублюдок… — начала было она, но тут в дверь постучали.
— Это я, Джинни, — послышался из прихожей ровный, без модуляций, голос. — Интересно, кто-нибудь меня отсюда выпустит?
— Одну минутку, милочка, — мгновенно переменив тон, сказала мадам Грош и двинулась было к двери, но тут вдруг обнаружила, что у нее запрокинута назад голова, в спину уперлось колено, а к горлу приставлено лезвие ножа.
— Выглянешь наружу и позовешь ее сюда, — прошептал ей на ухо Гробовщик, подтащив ее за волосы к двери и немного опустив колено, чтобы она могла двигаться.
Мадам Грош не шелохнулась. Ее лицо превратилось в черно-серую маску, вены на висках пульсировали, точно артезианские насосы. За эту минуту она постарела лет на двадцать.
— Ты сильно рискуешь, — процедила она сквозь стиснутые зубы. — В гостиной сидят мой телохранитель Самец и муж, у мужа в кармане пушка сорок пятого калибра, а в ящике комода припрятан дробовик с отпиленным стволом. С ними сыч Рамсей, он тоже вооружен. Тебе мало?
— Я давно подозревал, что Рамсей подкуплен, — прохрипел Гробовщик.
— Правильно подозревал.
— Да, но тебе-то я перерезать глотку всегда успею.
Кивком он сделал Испанцу знак, чтобы тот открыл дверь, но парень от ужаса не мог рукой пошевелить. Его расширенные тусклые зрачки уставились в одну точку, лицо приобрело землистый оттенок.
— Никого я звать не буду, — прошипела мадам Грош.
— Тогда прощайся с жизнью, — сказал Гробовщик и еще дальше запрокинул ей назад голову.
Мадам Грош покосилась на Испанца, а затем, повысив голос, сказала:
— Сейчас, Джинни, иду.
Скрипнула ведущая в гостиную дверь, и из прихожей раздался мужской голос: