Другой детектив вытащил Джинни из лифта и надел на нее наручники, а третий вывел из квартиры Испанца. Всего полицейских было девять: трое из уголовной полиции, трое из Отдела по борьбе с наркотиками (ОБН) и еще трое, специализирующихся на марихуане.
Гробовщик, скрипя зубами от боли и опираясь на левую руку, попытался встать на ноги. Двое детективов помогли ему подняться, а третий подошел к телефону-авто-мату в конце коридора и, позвонив в ближайшее отделение, вызвал две санитарные полицейские машины и две кареты «скорой помощи».
— Я цел, — сказал Гробовщик. — Где мой револьвер?
Револьвер Могильщика он по-прежнему держал в левой руке, а вот свой собственный выронил, когда в лопатку попала пуля 45-го калибра.
Один из детективов, улыбнувшись, расстегнул ему пиджак и вложил револьвер обратно в кобуру, а револьвер Могильщика Гробовщик сам засунул себе за пояс. Детектив застегнул ему пиджак на нижнюю пуговицу и перевязал раненую руку.
Капитан из Отдела по борьбе с наркотиками подкинул на руке синюю холщовую сумку и вопросительно посмотрел на Гробовщика.
Но с вопросом его опередил лейтенант уголовной полиции:
— Как ты догадался, что сумка на крыше кабины?
— Ничего он не догадался, — обиделся капитан ОБН. — Просто нашел. Мы, между прочим, там тоже искали.
— Рассказывай, — хмыкнул Гробовщик. — Я ведь сам сегодня днем эту сумку сюда подбросил. С этого начал.
— Выходит, это была приманка?
— Вроде того. Это единственное, что мне пришло в голову.
С минуту все молча разглядывали его покрытое ожогами, искаженное судорогой лицо. Зрелище было не из приятных.
— У меня идея, — сказал детектив из Подразделения по борьбе с марихуаной (ПБМ). — Один раз они уже попались на удочку — возможно, попадутся и второй. На улице за памятником Гранту сидит в машине с шофером Бенни Мейсон и наблюдает за домом в полевой бинокль. Мы ведь этого Мейсона давно пасем.
— Да, и она тоже сказала, что Мейсон будет где-то поблизости, — припомнил Гробовщик, показывая на мулатку глазами.
— А ты сам как считаешь? — спросил капитан.
— Пусть она с этой сумкой в руках пойдет по улице, только не к машине, а в противоположном направлении. Мейсон попытается сумку отобрать и…
— И что дальше? — перебил его лейтенант. — В сумке-то ничего нет. А отягчающие улики как же?
Детектив улыбнулся:
— А мы туда что-нибудь положим. Мы ведь, со своей стороны, тоже готовили засаду и прихватили с собой небольшой сверток с двумя килограммами чистого героина. Положим героин в сумку…
— …И пусть Мейсон эту сумку берет?
— Вот именно. Должны же мы оправдать надежды мистера Мейсона.
— Тогда надо торопиться, — сказал лейтенант. — А то через две минуты вся улица будет забита полицейскими машинами.
— Мистер Мейсон сейчас «на винте», и ему на полицию наплевать, но особенно тянуть действительно не стоит.
Второй детектив из ПБМ достал сверток с героином; из сумки вынули лактозу, вместо нее положили героин, после чего сняли с Джинни наручники.
— Не пойду, — сказала она.
Все уставились на нее тем неподвижным взглядом, каким обычно смотрят на задержанного полицейские, если тот отказывается подчиняться.
— Что ей вменяется в вину? — спросил один из детективов.
— Укрывательство, — ответил Гробовщик.
— И убийство, — совершенно спокойно, не шелохнув бровью, добавил лейтенант. — Это она убила африканца.
— Я не убивала! — завопила Джинни. — Ложь это! Гнусная ложь!
— У нас есть доказательства, — тем же ровным голосом возразил лейтенант.
— Клевета! Подставить хотите!
— Старая песня. На суде оправдываться будешь — может, там тебе и поверят.
— Подонки! — выдохнула она.
— Дайте мне тридцать секунд, и я ее успокою, — сказал Гробовщик.
Джинни мельком посмотрела на Гробовщика, и у нее тут же пропала охота качать права.
— Ладно, давайте вашу проклятую сумку, — сказала она.
21
Когда Джинни вышла из подъезда, в темных открытых окнах застыли тени, издалека доносился переливающийся в ночной тишине вой сирены, однако поблизости никого не было.
Мулатка повернулась и быстро пошла в сторону Риверсайдской церкви. Сумку она старалась держать от себя подальше, как будто в ней лежал не героин, а начиненная микробами бомба.
В это же время в четырех кварталах к северу, там, где посреди улицы напротив парка стоял памятник Гранту, от бровки с выключенными фарами, отъехал длинный черный «линкольн». Приборная доска не горела, в кабине было темно; в слабом свете уличных фонарей можно было, да и то с трудом, разобрать силуэты двух мужчин в черных шляпах на переднем сиденье. Орлиные черты лица мужчины, сидевшего от шофера справа, были скрыты за массивными черными очками, а лицо шофера в фуражке издали походило на круглое белое пятно.