Полуголые люди сидели у открытых окон, толпились на черных лестницах, шаркали взад-вперед по тротуарам, носились по ночным улицам на разбитых машинах.
Из-за жары невозможно было спать, из-за разлитого в воздухе греха — любить, из-за шума — мечтать о прохладных водоемах и тенистых аллеях. В ночном воздухе надрывались, стараясь перекричать друг друга, бесчисленные радиоприемники, оглушительно визжали возившиеся на улицах кошки; тишину разрывали истерический смех, какофония автомобильных гудков, грубые ругательства, громкие споры, истошный визг поножовщины.
Бары закрылись, и пили поэтому прямо на улице, из горлышка. Мучаясь от жары, хлестали дешевое крепкое виски, еще больше мучились от жары и шли драться или воровать.
Могильщик и Гробовщик столкнулись с массой крупных и мелких преступлений.
Грабители вломились в супермаркет и украли пятьдесят фунтов парной говядины, двадцать фунтов копченой колбасы, двадцать фунтов куриной печенки, двадцать девять фунтов маргарина, тридцать два фунта топленого жира и один телевизор.
Какой-то пьянчуга забрел в похоронное бюро и отказывался уйти, пока его не обслужат «по первому разряду».
Мужчина зарезал женщину за то, что та «не давала, ну хоть ты тресни».
Женщина зарезала мужчину, который, как она уверяла, пребольно наступил ей на мозоль.
Во второразрядном ресторанчике на углу Восьмой авеню и Сто двадцать шестой улицы завязалась драка. Началась драка с того, что в задней комнате ресторана во время игры в кости один негр набросился с ножом на другого. Тот недолго думая выскочил на улицу и вооружился обломком железной трубы, которую, прежде чем пойти играть в кости, он предусмотрительно припрятал в мусорном баке. Негр с ножом, увидев, что его обидчик возвращается с железной трубой, вскочил и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, ретировался в противоположном направлении. Тогда его приятель бросился с бейсбольной битой на негра с трубой. После этого негр с ножом вернулся и пришел на помощь негру с бейсбольной битой. Увидев, что двое напали на одного, из кухни, размахивая топором, выскочил повар, тоже негр, после чего между негром с ножом и поваром завязалась ожесточенная схватка один на один.
Когда Могильщик и Гробовщик вбежали в ресторан, спертый воздух сотрясался от криков и звона холодного оружия.
Не вступая в разговоры, Гробовщик рукояткой пистолета стал бить по голове негра с ножом. Тот, пошатываясь, выбежал из ресторана и, прижимая к груди нож, который он боялся пустить в ход, забормотал:
— У меня голова крепкая — не пробьешь…
Левой рукой Могильщик стал хлестать по лицу негра с бейсбольной битой, а правой — размахивать пистолетом, разгоняя собравшуюся на тротуаре толпу.
— Разойдись! — кричал он.
— Получай, красноглазый! — кричал Гробовщик. — Чтоб в следующий раз руки не распускал!
Со стороны Могильщик и Гробовщик ничем не отличались от дерущихся и зевак: у них были такие же воспаленные глаза, такие же сальные, потные и злые лица. Как и большинство обитателей Гарлема, оба они были высокие, широкоплечие, подвижные, решительные. Их лица, как и у любого пьянчуги из Гарлема, были испещрены шрамами и рубцами. На лице Могильщика видны были следы от многочисленных ударов тяжелыми предметами, а лицо Гробовщика было покрыто густой сетью швов, наложенных после ожога кислотой.
Отличались сыщики, во-первых, тем, что у них было огнестрельное оружие, а во-вторых, потому, что в Гарлеме их все знали и называли «хозяевами».
Воспользовавшись всеобщим замешательством, повар юркнул обратно на кухню и спрятал топор за плиту, а негр с железной трубой сунул свое орудие под брючину и быстро, словно участвуя в соревновании инвалидов по бегу, заковылял к выходу.
Вскоре страсти улеглись, и Могильщик и Гробовщик, не сказав ни слова и даже не обернувшись, сели в машину и поехали в полицейский участок.
Перечитав то место в их рапорте, где жена управляющего объясняла, почему Мизинец вызвал пожарных, лейтенант Андерсон недоверчиво спросил:
— И вы этому поверили?
— Да, — ответил Могильщик. — Я буду верить в эту версию, пока не появится другая, более убедительная.
Андерсон покачал головой:
— Хорошенькие же у этих людей мотивы для преступлений.
— Их мотивы ничем не хуже любых других, если вдуматься, — рассудительно сказал Гробовщик.