— Ах ты, сука, да как ты смеешь… — Рента повернулся к Стиви и ткнул с издевкой большим пальцем в сторону Кайфолома. — Знаешь, этого мудака прозвали Аптечный Ларёк из-за того, сколько наркотиков он таскает в карманах.
Они продолжали пикироваться. В свое время Стиви это бы понравилось, но теперь он быстро потерял интерес.
— Помнишь, Стиви, как я завис у тебя ненадолго в феврале? — сказал Рента. Стиви уныло кивнул. Он надеялся, что Рента все забыл или хотя бы не станет напоминать. Он был его другом, но при этом имел проблемы с наркотиками. В Лондоне он моментально взялся за старое, а Тони и Никси составили ему компанию. Они постоянно перебирали адреса, где можно было затариться в кредит. Рентой вроде бы нигде не работал, но у него постоянно водились деньги, как, впрочем, и у Кайфолома. Кайфолом, правда, относился к любым наличным как к своим, а к своим — как к грязи.
— Встретимся у Мэтти после матча. Он теперь живёт на Лорн-стрит. Не проколите, — крикнул им издалека Фрэнк Бегби.
Ещё одна вечеринка. Вечеринки давно стали для Стиви чем-то вроде работы. Новый год — дело долгое. Он тянется практически без перерывов до четвёртого января, затем между вечеринками начинают возникать паузы, которые становятся всё дольше и дольше, пока наконец не наступают нормальные недели, в которые вечеринки случаются только по выходным.
Ряды любителей футбола прибывали на глазах. Маленькая квартирка чуть не лопалась от народа. Рэба Мак-лафлина по кличке Гроза Ринга никто даже не выругал, когда он помочился на штору. Гроза Ринга уже несколько недель не выходил из запоя: новогодние праздники для таких людей — прекрасный повод, чтобы без стеснения пьянствовать. Его подружка Кэрол впала в бешенство и принялась ругаться. Это оказалось совершенно бесполезным, поскольку Гроза Ринга не отражал даже того, кто именно на него кричит.
Стиви перешел на кухню, где обстановка оказалась гораздо спокойнее и можно было по крайней мере услышать звонок телефона. Подражая бизнесмену-яппи, Стиви оставил своей матери список номеров, по которым его вероятнее всего можно было найти. Если Стелла позвонит, ей скажут, куда перезвонить.
Стиви признался Стелле в любви там, где они обычно пили, — в ужасном пабе в Кентиштауне, больше похожем на сарай. В тот вечер он раскрыл ей своё сердце. Стелла сказала, что она подумает над его предложением, что она сейчас не совсем в себе и не может дать никакого ответа. Она сказала, что позвонит ему в Шотландию. И молчок.
Они вышли из паба и разошлись в разные стороны. Стиви, набросив спортивную сумку на плечо, направился к станции метро, чтобы ехать на вокзал Кинг-Кросс. На пути он остановился, обернулся и посмотрел на удаляющуюся фигурку на мосту.
Длинные каштановые кудри развевались по ветру, на Стелле были короткая куртка, мини-юбка, толстое чёрное шерстяное трико и ботинки «Доктор Мартене» на девятидюймовой платформе. Он надеялся, что она тоже обернётся, но она так и не обернулась. Стиви купил на вокзале бутылку виски «Беллс» и к тому моменту, когда поезд прибыл на эдинбургский вокзал, почти одолел её.
К настоящему моменту настроение у Стиви заметно улучшилось. Он сидел на покрытом белым пластиком разделочном столе и рассматривая кухонный кафель. Джун, девушка Франко, зашла на кухню, улыбнулась ему и нервно разлила выпивку по стаканам. Джун говорила мало и очень смущалась, когда ей все же приходилось открывать рот. Впрочем, Франко выполнял, норму за двоих.
Когда Джун ушла, вошла Никола, за которой следом, словно верный слюнявый пес, плелся Кочерыжка.
— Ой, Стиви… с Новым годом тебя, э-э-э… типа того… — протянул Кочерыжка.
— Да мы с тобой уже виделись, Кочерыжка. Мы же были вместе в «Троне» вчера вечером. Не помнишь?
— Ах… да… — Кочерыжке наконец удалось сфокусировать взгляд и ухватить со стола полную бутылку сидра.
— Привет, Стйви! Как там Лондон? — спросила Никола.
«Боже мой, только не это», — подумал Стиви. Никола такая хорошая собеседница. Ей так легко излить душу… нет, не буду… все равно расскажу…
И Стиви принялся рассказывать. Никола снисходительно слушала, Кочерыжка сочувственно кивал, изредка вставляя фразы типа «и как там они, бля, в этом Лондоне только живут!».
Он чувствовал себя полным идиотом, но не мог остановиться. Наверное, Никола да и Кочерыжка думают, что он — жуткий зануда, но было уже слишком поздно. Через какое-то время Кочерыжка слинял, но его сразу же сменил Келли. Потом к ним присоединилась Линда. В гостиной уже распевали футбольные песни.
Никола дала несколько практических советов:
— Позвони ей, дождись, когда позвонит она, или поезжай к ней.
— СТИВИ! КУДА ТЫ ЗАПРОПАСТИЛСЯ, МУДИЛА? — проорал Бегби и буквально уволок приятеля обратно в гостиную. — Болтаешь, гондон такой, с клюшками на кухне? Да ты ещё хуже вот того пидора гнойного, нашего пуриста джазового, мать его так. — И он махнул рукой в сторону Кайфолома, уже п. отихоньку лапавшего свою собеседницу. Реплика Бегби объяснялась тем, что он краем уха услышал, как Кайфолом говорил телке: «Я в каком-то смысле джазовый пурист».
Отмудохать «гуннов» дала нам приказ королева, блядь, королева!
И в зелёный Дублин отправили нас — раз-два-три левой, блядь, левой!
Вьётся над нами оранжевый флаг,
На наших штыках будет корчиться враг!
Стиви в унынии сел на пол. В таком шуме никакого телефона не услышишь.
— Заткнитесь немедленно! — орал Томми. — Это же моя любимая песня.
На проигрывателе «The Wolvetones» исполняли «На берегах Ванны»:
…на пустынных Ба-а-а-нны берегах.
Кое у кого даже слезы выступили в глазах, когда за этим последовала «Джеймс Коннолли».
— Охуительный бунтарь, охуительный социалист и охуительный фанат «Хибз». Я имею в виду этого гондона Джеймса Коннолли, уловил, чувак? — сказал Гэв Рентону, и тот мрачно кивнул в ответ.
Одни подпевали, другие пытались вести беседу, перекрикивая музыку, но когда зазвучали «Парни из старой бригады», то припев единодушно подхватили все. Даже Кайфолом оторвался от своей добычи.
Отец, почему так печален ты
Прекрасным пасхальным днем?
— Ты чего не поёшь, козёл? — сказал Томми, пихнув Стиви локтем под рёбра.
Бегби сжал жестянку с пивом в кулаке и обнял Стиви за шею.
Когда все ирландцы гордятся страной,
В которой мы живём?
Стиви не нравилось, как они пели — отчаянно как-то, словно если петь достаточно громко, то все поющие сольются в единое братство. Это был (как, впрочем, честно упоминалось и в самой песне) «призыв к оружию», и Стиви не понимал, какое отношение это все имеет к Шотландии и тем более к Новому году. Это была воинственная музыка, а Стиви не собирался ни с кем воевать. Впрочем, нельзя было отрицать и того, что у песни — красивая мелодия.
Выпивка, смягчая похмелье, вела в то же время к новому опьянению. Гости вырастали в собственных глазах и становились потенциально опасными, поскольку было очевидно, что теперь они уже не остановятся, пока не перейдут к делу, чтобы сжечь наконец весь адреналин, скопившийся в их крови.
Когда я был так же молод, как ты,
Я вступил в ряды И-Эр-А — к «временным»[8][«Временные» — экстремистская группа, отколовшаяся от Ирландской республиканской армии и действующая террористическими методами]
В это время зазвонил телефон. Джун взяла трубку. Бегби выхватил её из рук девушки и отпихнул Джун в сторону. Та тотчас же уплыла обратно в комнату, словно привидение.
— ЧТО? КТО? КТО ЭТО? СТИВИ? ПЕРЕДАЮ ЕМУ, ОБОЖДИ, С НОВЫМ ГОДОМ, КУКОЛКА, КСТАТИ… Положите вторую трубку… да куда ты на хер подевался?
Бегби с трубкой в руке зашёл в гостиную.
— Стиви. Тут какая-то чувырла тебя ищет. Говорит так, словно у неё болт во рту. Лондонская, блин.
— Блядь, ты, козёл!
Томми захохотал, глядя, как резво Стиви вскочил с кушетки. Последние полчаса ему хотелось пойти в сортир отлить, но он боялся, что не удержится на ногах, Но тут ноги сразу заработали у него, как у трезвого.