— Всё готово к бою, чувак?
— Можем начинать, Франко.
Я беру кий и разношу мудака на клочки, оставив ему только те два шара, с которыми его мама родила.
— Ты можешь ещё кое-как справиться с такими мудилами, как Мэтти и Гроза, но когда кий берёт в руки Ураган Франко, ты можешь забыть о победе, рыжий говнюк, — говорю я ему.
— Бильярд — мудацкая игра, чувак, — отвечает он.
Изворотливый рыжий говнюк. У него всё, за что ни возьмись, мудацкое или говённое.
Нам пора, поэтому играть больше смысла нет. Я смотрю на Мэтти и достаю из кармана пачку денег.
— Эй, Мэтти, знаешь, что это такое? — Я размахиваю деньгами у него под носом.
— Э-э-э… да, — отвечает он.
Я показываю пальцем на стойку:
— А это знаешь, что такое?
— Э-э-э… да, это стойка, — отвечает он.
Ну и тормоз он. Всем тормозам тормоз. Но я знаю, чего я хочу.
— А это что такое? — Я показываю на мою пивную кружку.
— Э-э-э… да…
— Тогда, бля, не заставляй меня ничего объяснять тебе дважды. Бегом к стойке и принеси мне пинту «Особого» и один «Джек Дэниелс» с кока-колой.
Он наклоняется ко мне и говорит:
— Послушай, Франк… я, э-э-э, тут сижу на мели…
Но я знаю правильный подход к людям, я рявкаю:
— Ну так слазь с неё шустро!
Мудозвон улавливает намёк и направляется к стойке. Похоже, он опять торчит, хотя нельзя сказать, чтобы этот вонючий говнюк хоть раз завязывал. Когда я вернусь из Лондона, я ещё кое-что шепну этому говнюку на ушко. Говённые торчки. Только землю зря топчут. Рента, однако, похоже, держится — судя по тому, как он бодро заливает за воротник. Я возлагаю большие надежды на эту поездку в Лондон. Рента договорился с мудозвоном Тони, что он оставит нам квартиру на пару недель. Сам он со своей прошмандовкой уезжает куда-то отдыхать. Я там знаю по отсидке пару ребят — надо их найти, увидеться, былое повспоминать.
Тем временем Лоррейн обслуживает Мэтти. Хорошенькая маленькая прошмандовка, Я направляюсь к стойке.
— Привет, Лоррейн! Иди-ка ко мне, курочка!
Я откидываю её, волосы в стороны и кладу пальцы ей на затылок. Тёлкам это нравится. Ёбаные эрогенные зоны и всё такое.
— Всегда можно узнать, занимался ли человек сексом прошлой ночью или нет, если пощупать за ушами, — объясняю я. — Если да, то уши тёплые.
Она смеётся, Мэтти вслед за ней.
— Нет, это ёбапый научный факт и всё такое, прикинь?
Некоторые говнюки на редкость медленно всасывают.
— Ну и как насчёт Лоррейн? — спрашивает Мэтти. Маленький говноед выглядит очень херово — словно слегка разогретый труп.
— Пусть это останется нашей тайной, верно, куколка? — говорю я, обращаясь к Лоррейн.
Мне кажется, что она на меня запала, потому что она молчит и вроде бы, типа, смущается, когда я с ней разговариваю. Как только приеду из Лондона, сразу же снова завалюсь сюда, охуительно резко и всё такое, догнали, суки?
Чтоб мне обосраться, если я буду жить с Джун после того, как появится спиногрыз. Но я убью эту прошмандовку, если хоть что-нибудь случится с этим вонючим ребенком. С тех пор как она залетела, она вообразила, что может мне хамить. Ни одна пизда не смеет мне хамить, ребёнок там или не ребёнок. Она знает это, но по-прежнему выёживается. Если хоть что-нибудь случится с этим ёбаным спиногрызом…
— Эй, Франко, — говорит Рента, — пора двигать. Надо организовать что-нибудь навынос, верно?
— Ага, верно. Что ты берёшь?
— Бутылку водяры и несколько банок пива.
Следовало бы догадаться. Этот рыжий говнюк со всем не дурак по части водки.
— А я возьму бутылку «Джека Дэниелса» и восемь банок «Экспорта». Только надо попросить Лоррейн, что бы она пиво слила в большие пакеты из-под сока.
— Лондон будет все ближе и ближе, а пакеты всё легче и легче, — говорит Рента.
У этого мудака особенный юмор, который я иногда просто не догоняю. Мы с Рентой уже давно знакомы, но этот говнюк сильно изменился за прошедшие годы, и дело тут не только в наркоте и прочем дерьме. Типа того, что у него своя жизнь, а у меня — своя. Но всё равно он парень клевый, этот рыжий говнюк.
Так что я хватаю пакеты: тот, который с «особым», — это мой, ну а тот, что со светлым, — это уж рыжего говнюка. С этим делом мы заскакиваем в такси-макси, мчимся в тот паб, что на вокзале, и быстро пропускаем ещё по кружке. Я завязываю базар с одним мудилой у стойки. Парень из Файфа, я знаком с его братом по тюряге. Вроде бы нормальный хмырь, если мне память не изменяет. Безвредный такой.
На лондонском экспрессе народу до хуища. От этого я просто из Себя выхожу. В том смысле, что выкладываешь такие бабки за билет, потому что совести у ребяток из «Бритиш Рэйлз» уже совсем не осталось, садишься в сраный поезд — а там нет мест! Полное блядство!
Мы пропихиваемся по коридору со всеми нашими банками и бутылками. Мой вонючий пакет вот-вот лопнет. Повсюду пихаются какие-то мудаки с рюкзаками, багажом… сраные детские коляски. Этих сраных спиногрызов вообще надо запретить возить на сраных поездах.
— До хуища народу, чувак, — говорит Рента.
— Да, и каждая блядь забронировала себе сидячее место. Хорошо ещё, если едут из Эдинбурга в Лондон — поездка в столицу и все такое, — так нет, едут в блядский Бервик и бронируют сидячее место! Поезд не должен останавливаться во всех этих дырах — садишься в Эдинбурге, слазишь в Лондоне, и делу конец! Будь это в моей власти, я бы, бля, так и сделал, чтоб мне сдохнуть.
Несколько говнюков начинают смотреть на нас, но мне на это глубоко насрать. Я буду говорить то, что думаю, и я видал в гробу всё, что по этому поводу думают всякие пидоры.
Места они, видите ли, забронировали, бляди. Свободная, бля, страна. А я так считаю: кто первый встал, того и тапки. А всё это бронирование — полная хуйня… я бы тем, кто эти ёбаные места бронирует…
Рента усаживается рядом с двумя курицами. Охуительно чистенькие и всё такое. У этого рыжего говнюка со вкусом полный порядок!
— Эти места свободны до Дарлингтона, — говорит он.
Я выдёргиваю карточку брони, рву её и запихиваю обрывки себе под жопу.
— Они, бля, теперь свободны всю дорогу до Лондона. Я покажу этим блядям бронь! — говорю я, улыбаясь одной из курочек.
А что ещё мне остается делать: сорок монет за ёбаный билет! Совести у ребяток из «Бритиш Рэйлз» уже совсем не осталось, вот что я вам скажу! Рента пожимает плечами. Этот выпендрёжник напялил зелёную бейсбольную кепку. Окно открыто, и если этот мудак уснёт, её точно унесёт на хуй.
Рента начал прикладываться к своей водяре, и не успеваем мы доехать до Портобелло, как бутылка заметно пустеет. Этот рыжий говнюк совсем не дурак по части водки. Ну и ладно, если ему, мудаку, так больше нравится… я хватаю своего «Дж. Д.» и хорошенько прикладываюсь к бутылке.
— Поехали, поехали, поехали… — я говорю.
Рыжий говнюк только улыбается мне в ответ. Он бросает взгляды в сторону курочек, которые, типа, оказывается, американки. Единственная проблема с рыжим говнюком в том, что для базара с тёлками у него язык неправильно подвешен, хотя в том, что у него есть, типа, свой стиль, ему не откажешь. Но все равно до меня с Кайфоломом ему как до луны. Может, все дело в том, что у него брат, а у нас — сестры, поэтому ему негде было научиться обращению с тёлками. Если ждать, когда этот мудак сделает первый ход, то ждать придётся вечно. И тогда я подаю рыжему мудиле пример:
— Совести у ребяток из «Бритиш Рэйлз» уже совсем не осталось, а! — говорю я, толкая локтём в бок одну из тёлок.
— Пардон? — переспрашивает она. Выговор у неё, как у всех этих иностранцев, такой, что ни хуя не понятно.
— А откуда вы, типа, приканали-то?
— Извините, я вас не совсем понимаю…
Эти грёбаные иностранцы ни хуя не врубаются в настоящий английский язык, прикинь? Чтобы хоть что-то им втемяшить, приходится говорить громко, медленно и, типа, как говорят в высшем обществе.
— ОТКУДА… ВЫ… ПРИЕХАЛИ?
В этом весь прикол. Надутые хмыри вокруг нас начинают озираться по сторонам. Ох, не доедем мы до Лондона без драки, жопой чую!