— Гм… мы из Канады, из Торонто.
— Торонто. Так дружбана Одинокого Рейнджера звали, верно? — говорю я.
Курицы смотрят на меня и хлопают глазами. В шотландский юмор далеко не каждый может врубиться.
— А вы откуда? — говорит вторая курочка.
Две клёвые дырки и всё такое — вот что я, бля, скажу. Этот рыжий говнюк очень удачно выбрал места.
— Эдинбург, — говорит Рента, пытаясь говорить гладко, как пидор. Невъебенно общительный говнюк. После этого ответа его покидают силы, но тут вмешивается Франко, и лёд растоплен.
Курочки начинают тут же кудахтать о том, какой Эдинбург охуительно красивый город и какой там охуителъно красивый замок на горе над садами, и о всякой херне в том же роде. Эти ебаные туристы ничего у нас и не видят, кроме замка, Принсес-стрит и Хай-стрит. Типа, как когда тётушка нашей Монни заявилась в Эдинбург с целой кучей спиногрызов из какой-то сраной деревушки на острове у западного берега Ирландии.
Бабенка приковыляла в городской совет и попросила дать ей квартиру. А совет её спрашивает, где бы она хотела эту сраную квартиру, типа? А женщина говорит, я, типа, хочу дом на Принсес-стрит с видом на замок. Её ещё к тому же хуй поймешь, потому что она с детства базарит в основном по-гэльски, а в английский вообще слабо врубается, прикинь? Бедной дуре, когда она сошла с поезда, просто понравился вид этой улицы, ну и она думала, что весь этот сраный город выглядит точно так же. А эти бляди в совете заржали и дали старой корове, какую-то сраную хату в Западном Грэн-тоне, в котором ни одна пизда не хотела жить. Так что вместо вида на замок она получила вид на сраные газгольдеры. Вот как оно всё на самом деле-то бывает, если ты, конечно, не богатая пизда с морем бабок в банке и большим домом.
Короче, эти тёлки слегка с нами выпили, и Ренту совсем приплющило — я такие вещи жопой чую, я этого рыжего говнюка в любой день под столом перепью. А я ведь ещё бухал прошлой ночью с Лексо после того, как мы провернули одно дельце в Корсторфайне в ювелирном магазине. Так что я сейчас не в лучшей форме был, и мне гораздо больше хотелось перекинуться в картишки.
— Рента, доставай карты!
— А я не взял, — говорит он.
Я не мог поверить собственным ушам. Последнее, что я сказал этому мудозвону прошлым вечером на прощание, было: «Рента, возьми ёбаные карты!»
— Я же сказал тебе, чтобы ты взял эти ёбаные карты, уёбок! Что я тебе сказал вчера вечером на прощание? «Рента, возьми ёбаные карты!»
А он мне:
— А я забыл.
Наверняка рыжий мудак забыл эти ёбаные карты нарочно. Ведь в поезде, если нет карт, через некоторое время начинаешь выть от скуки.
И тут этот ёбаный зануда начинает читать какую-то вонючую книжку — чмо невоспитанное, — а потом он и канадская курочка — оба, типа, студенты — начинают обсуждать книжки, которые читают. Я такие дела охуительно ненавижу. Мы поехали, бля, отдохнуть, развлечься, а не обсуждать всякие сраные книжки и прочее дерьмо вонючее. Если бы это от меня зависело, так я бы собрал все эти грёбаные книжки, сложил бы из них невъебенный костёр и сжёг на хуй. Все книжки нужны, бля, лишь для того, чтобы всякие очкастые пидоры выпендривались перед всеми на тему, как они до хуя всего много читают. Все, что тебе нужно для этой сраной жизни, можно узнать, читая сраные газеты и пялясь в сраный телевизор. Пидоры гнойные! Я бы тех, кто эти ёбаные книги читает…
Мы остановились в Дарлингтоне, и тут заходят эти мудаки и начинают пялиться в билеты и искать свои места по номерам. Поезд всё ещё битком набит, так что этим пидорам обязательно захочется сесть.
— Извините, это наши места. Мы их забронировали, — говорит один из этих козлов, размахивая у меня под носом своим сраным билетом.
— Наверное, какая-то ошибка, — говорит Рента. Этот рыжий говнюк временами может вести себя очень стильно, следует признать — со стилем у него полный порядок. — Когда мы сели на поезд в Эдинбурге, тут не было никаких карточек.
— Но мы забронировали именно эти места, — упорствует один из этих мудаков — тот, на котором круглые очки вроде тех, что Джон Леннон носил.
— Увы, всё, что я могу вам посоветовать, — это обратиться с вашей жалобой к представителю «Бритиш Рэйлз». Мой друг и я заняли эти места в полной уверенности, что они свободны, и мы ни в коей мере не можем нести ответственность за ошибки, совершённые персоналом железнодорожной компании. Благодарю вас и спокойной вам ночи, — говорит, с трудом сдерживая смех, этот рыжий говнюк. Я смотрел на него не отрываясь, так что забыл даже послать на хуй этих козлов. Я лично тут бы унялся, но этот хмырь в очках, как у Джона Леннона, оказался редкостным занудой.
— У нас билеты на эти места. И нам не нужно ни каких других доказательств, — говорит этот козёл.
Ни хуя себе!
— Эй, ты! — говорю я. — Я с тобой заговариваю, наглый мудак!
Хмырь поворачивается ко мне. Я встаю:
— Ты слышал, что мой приятель сказал? Катись отсюда, короче, член очкастый! Я тебе говорю, двигай давай! — И я показываю ему пальцем на проход посреди вагона.
Тут его дружок говорит:
— Да пошли отсюда, Клайв! — И они сваливают. Вовремя сваливают, бляди.
Я уже думал, что тут всей этой истории и конец, но нет, эти мудаки возвращаются и тащат с собой сраного билетного контролёра.
Этому парню, сразу видно, всё глубоко до пизды, он просто делает свою работу. Он тут же начинает грузить нас на тему, что это места этих мудаков и всё такое, но я ему тут же заявляю прямо в лоб:
— Мне от души насрать, приятель, что там у этих говнюков в их вонючих билетах написано. Когда мы сели на эти сраные места, нигде не было написано ни слова о том, что они забронированы. Теперь мы отсюда никуда на хуй не пойдем. Дело ясное, базарить не о чём. Вы берёте за ваши сраные билеты до хера бабок, так вот проверяйте в следующий раз, чтобы всё было чин чинарём.
А он мне говорит:
— Наверное, карточку кто-то убрал.
Этот козёл, он точно добром не кончит.
— Может, кто-то и убрал, а может, и нет. Не моё вонючее дело. Я уже, типа, сказал: места были свободные и мы на них сели. И нечего тут больше базарить.
После этого контролер начал препираться с теми самыми гнойными пидорами, пытаясь им объяснить, что тут уж он ни хера не может поделать. Тогда они стали угрожать, что нажалуются на него и тогда его выпрут со службы.
Один мудак, сидевший в ряду перед нами, все время вертелся и смотрел, что у нас такое происходит.
— У тебя к нам какие-то вопросы, приятель? — рявкнул я. Мудел уловил намёк и отвернулся. Говно трусливое.
Рента тем временем заснул. Рыжий говнюк нажрался, видно, до зелёных соплей. Его пакет наполовину пуст, большую часть пива он уже оприходовал. Я беру пакет с собой в нужник, где отливаю из него немного пива и наполняю его до половины моей мочой. Вот ему, уебку, за то, что карты забыл! Пусть попьёт коктейль: две трети пива, треть — моя моча.
Я возвращаюсь назад и ставлю пакет на место. Мудак дрыхнет вовсю, и одна из куриц тоже. Другая уставилась в ёбаную книгу. Две дырки. Даже и не знаю, кому бы из них я охотнее вставил — пухлой блондинке или той, которая тёмненькая.
Я бужу рыжего говнюка в Питерборо.
— Вставай, Рента. Ну ты, блядь, и набухался с такой малости. Ёбаный спринтер — вот ты кто. Куда тебе тягаться с таким марафонцем, как я.
— Не проблема, — говорит говнюк и делает невъебенно большой глоток из пакета. Ну и рожа у него! Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не заржать.
— Говно они делают, а не пиво. Стоит только выйти всем пузырькам, как на вкус — настоящая моча.
Я из последних сил пытаюсь сдержаться:
— У тебя на все отмазки, трусливая жопа!
— Не волнуйся, все равно допью, — говорит он мне. Пока этот тупой ублюдок давится остатками, я стараюсь смотреть в окно.
К тому времени, когда мы прибыли на Кинг-Кросс, я уже совсем охуел от скуки. Курицы куда-то съебались, и, видно, нажрались мы круто, потому что я не просек момент, когда Рента вышел из поезда и, типа, его потерял. К тому же вместо моей сумки я прихватил его. Оставалось только надеяться, что этот рыжий мудел прихватил мою. Я даже адреса не знаю… но тут я увидел этого рыжего ублюдка, который базарил с каким-то уродом, стоявшим у входа в метро и державшим пластиковый стаканчик в руке. У Ренты в руках была моя сраная сумка. Считай, что тебе повезло, рыжий мудила.