Подлинную вину Рентой чувствовал только перед Кочерыжкой. Он любил Кочерыжку. Кочерыжка никогда никому не причинил зла, если не считать, разумеется, неприятных минут, которые он доставлял ближним из-за своей привычки обчищать их карманы, кошельки и дома. Люди, впрочем, придают этому чересчур много значения. Они слишком привязаны к вещам. Кочерыжка не виноват в том, что наше общество насквозь-материалистично и к тому же страдает потребительским фетишизмом. Кочерыжке всегда не везло. Мир давно на него насрал, и его друг просто присоединился к миру в данном вопросе. Тем не менее если кому-то Рентой и хотел вернуть деньги, то только Кочерыжке.
Оставался Бегби. Рентой не испытывал ни малейшей симпатии по отношению к этому засранцу. Психопат, который использовал заточенные вязальные спицы для того, чтобы свести счёты с каким-нибудь беднягой. Меньше вероятность попасть в ребро, чем ножом, хвастал он. Рентой вспомнил, как однажды Бегби чуть не до смерти порезал розочкой в «Виноградной лозе» Роя Снеддона. А парень всего-то и был виноват тем, что у него пронзительный голос, а Бегби как раз мучился сильным похмельем. Это было отвратительно, мерзко и бессмысленно. Но отвратительнее самого поступка Бегби было то, как все, включая Рентона, стали сразу же изобретать различные сценарии произошедшего, которые оправдывали бы поведение Бегби. Таким образом они просто укрепляли статус Бегби как парня, с которым лучше не связываться, надеясь, что тем самым, косвенно, подобный же статус приобретут и они сами. Теперь он понял, какая это была трусливая низость с их стороны. В сравнении с этим ограбление Бегби представлялось почти благородным поступком.
Забавно, но именно Бегби играл во всём случившемся ключевую роль. Обобрать друзей было самым страшным преступлением в его кодексе, и за него он потребовал бы сурового наказания. Рентой использовал Бегби, использовал для того, чтобы сжечь за собой мосты. Бегби был гарантией того, что Рентону нет дороги назад. Он сделал наконец то, чего хотел больше всего. Он не мог теперь вернуться назад ни в Лейт, ни в Эдинбург, ни в Шотландию. Там он никогда бы не стал никем другим. Сейчас, порвав с дружками, он мог стать тем, кем хотел. Он устоит или погибнет. Мысль о жизни, которая ждала его в Амстердаме, одновременно возбуждала и ужасала Рентона.