Автобус едет из Абердина с остановкой в Данди. Бегби стоически проверяет купленные предварительно билеты, а потом злобно пялится на людей, уже севших в автобус. Оборачиваясь, он оглядывается на «адидасовскую» сумку, стоящую у его ног.
Рентон, уверенный в том, что Бегби его не слышит, поворачивается к Картошке и кивает на их задиристого дружка:
— Надеется, что какой-то мудак сел на наши места. Повод, чтоб закатить разборку.
Картошка улыбается и удивлённо поднимает брови. Глядя на него, Рентон размышляет: «Никогда нельзя точно сказать, насколько высока ставка». Эта ставка большая, тут никаких сомнений. Ему нужен был этот укол, чтобы успокоить нервы. Первый укол за последние несколько месяцев.
Бегби разворачивается, его нервы на пределе, и бросает на них злобный взгляд, словно бы почувствовав спиной их неуважение:
— Где Дохлый, блядь?
— Э, я без понятия, это самое, — пожимает плечами Картошка.
— Он придёт, — говорит Рентон, кивая на «адидасовский» бэг. — У тебя двадцать процентов его дряни.
Это вызывает у Бегби приступ паранойи:
— Говори тише, ёбаный ты поц, блядь! — шипит он на Рентона. Он озирается, косясь на пассажиров и отчаянно пытаясь поймать хотя бы один-единственный взгляд, чтобы выместить на нём ярость, бушующую в нём и грозящую его раздавить, а там будь что будет.
Нет. Он должен контролировать себя. Слишком много поставлено на карту. На карту поставлено всё.
Тем не менее никто не смотрит на Бегби. Те, кто его всё же замечает, чувствуют исходящие от него флюиды. Они применяют тот особенный талант, которым обладают некоторые люди: притворяться, будто психи невидимы. Даже его приятели стараются не встречаться с ним взглядами. Рентон натянул на глаза свою зелёную бейсбольную кепку. Картошка, одетый в футболку сборной Ирландии, пасёт блондинку с рюкзаком, которая как раз сняла его и выставила перед ним свою задницу, туго обтянутую джинсами. Второй Призёр, стоящий в сторонке от остальных, без конца пьёт, охраняя внушительных размеров багаж, состоящий из двух белых пластиковых сумок.
По ту сторону толпы, за небольшим домиком, именующимся баром, Дохлый беседует с девушкой по имени Молли. Она проститутка и ВИЧ-инфицированная. По ночам она иногда околачивается на автовокзале и снимает парней. Молли влюбилась в Дохлого, после того как он позажимался с ней в дрянном лейтском диско-баре несколько недель назад. Дохлый по пьяни начал доказывать, что ВИЧ не передаётся через поцелуй и в подтверждение этого почти весь вечер целовался с ней взасос. Потом он, правда, впал в истерику и раз пять чистил зубы, прежде чем лечь в постель. Он провёл бессонную, тревожную ночь.
Дохлый поглядывает на своих друзей из-за бара. Он заставляет этих ублюдков ждать. Но ему хочется убедиться, что легавые не устроили на них облаву. В противном случае эти чуваки могут ехать сами.
— Ссуди меня червончиком, цыпка, — просит он Молли, хорошо помня, что в «адидасовской» сумке лежит его доля — три с половиной куска. Но это же наличка. А она всегда течёт, как вода.
— Вот, на, — Дохлого трогает то, как беспрекословно Молли выполняет его просьбу. Затем он с некоторой горечью оценивает содержимое её кошелька и мысленно клянет себя за то, что не попросил двадцатки.
— Клёво, крошка… ну ладно, оставляю тебя на твоих подружек. — Дымок машет рукой. Он треплет её курчавые волосы и целует её, на этот раз — едва касаясь губами щеки.
— Позвони мне, когда вернёшься, Саймон, — кричит она ему вдогонку, видя, как его худое, но крепкое тело вприпрыжку убегает от неё. Он оборачивается.
— Ты просто хочешь задержать меня, крошка. Береги себя, — он подмигивает ей и одаривает открытой, радостной улыбкой, а потом отворачивается.
— Ебанутая блядюга, — ворчит он еле слышно, а на его лице застывает презрительная гримаса. Молли была дилетанткой, и ей не хватало цинизма, для того чтобы играть в эту игру. «Абсолютная жертва», — подумал он со странной смесью жалости и презрения. Он повернул за угол и побежал к остальным, вращая головой из стороны в сторону и пытаясь учуять присутствие полиции.
Его не особо обрадовало то, что он увидел, когда они собрались садиться в автобус. Бегби материл его за то, что он опоздал. С этим козлом надо было всегда быть на стрёме, но когда ставка была так высока, как сейчас, это означало, что он начнёт выделываться ещё больше обычного. Он вспомнил о придурковатых планах насилия, которые Бегби вынашивал на импровизированной вечеринке вчера вечером. Из-за его характера все они могли загреметь за решётку на всю оставшуюся жизнь. Второй Призёр был в прогрессирующей стадии опьянения: то ли ещё будет. А вдруг у этого «синяка» развяжется язык ещё до того, как они прибудут на место? Если он не помнит, где находится, то какого хера он должен помнить, что он говорит? «Ёбаный халявщик», — думает Дохлый, и по его телу пробегает нервная дрожь.