Элисон вспоминала времена, когда они ещё занимались с Мэтти любовью. Это было целую вечность назад, когда она ещё не пристрастилась к ширеву. Наверное, лет восемнадцать ей тогда стукнуло. Она попыталась вспомнить член Мэтти, его форму и размеры, но не смогла его визуализировать. Тело Мэтти она, впрочем, вспомнила. Крепкое и худое, хотя не особенно мускулистое. Худощавое приятное лицо и-внимательный, пристальный взгляд, который выдавал неугомонный характер. Но особенно ей запомнилось то, что сказал ей Мэтти, когда они впервые очутились в постели. Он сказал ей: «Я сейчас тебя так выебу, как тебя никто в жизни не ёб». Он не обманул её. Её никогда не ебли так плохо ни до того, ни после. Мэтти кончил в считанные секунды, излился в неё и откатился в сторону, тяжело дыша.
Она даже и не попыталась скрыть своё неудовольствие. «Это полная хуйня, а не секс», — сказала она ему, вставая с кровати, напряжённая и злая, возбужденная, но настолько неудовлетворенная, что ей хотелось выть от отчаяния. Она поспешно оделась. Он ничего не ответил и даже не пошевелился, но она не сомневалась, что он разглядел слезы в её глазах, когда она вставала. Всё это ей вспомнилось, пока она глядела на гроб, и она пожалела, что не обошлась тогда с ним мягче.
Франко Бегби злился и не знал, что делать. Он привык воспринимать любую обиду, нанесенную другу, как личную. Он гордился тем, что никогда не бросал друзей в беде. Смерть одного из них заставила его осознать собственную беспомощность. Франко разрешил возникшее затруднение, обратив весь свой гнев на покойного. Он вспомнил, как однажды Мэтти струхнул и оставил его наедине с Гипо и Майки Форрестером на Лотиан-роуд, и ему пришлось управляться с ними обоими в одиночку. Не то чтобы это составило для него особую проблему, но дело было в принципе. Друзей бросать нельзя. Он заставил Мэтти дорого заплатить за ту историю и физически — надавав ему по роже, — и морально — подвергнув его унизительным издевательствам. Теперь он внезапно понял, что слишком мягко обошелся с этим пидором.
Мисс Коннелл вспоминала, каким Мэтти был в детстве. Все мальчики обычно ужасные грязнули, но Мэтти был в этом отношении хуже многих. Обувь на нём горела, одежда превращалась в лохмотья прямо на глазах. Поэтому она не особенно удивилась, когда, став подростком, он увлекся панком. Создавалось впечатление, что он просто превратил таким образом свой недостаток в достоинство. Мэтти всегда, по сути, был панком. В частности, ей вспомнился один случай. Ещё маленьким она как-то взяла его с собой к протезисту, у которого она вставляла себе новые зубы. На обратном пути домой, в автобусе, он привёл её в смущение, объявив во всеуслышание, что его матери вставили фальшивые зубы. Ребенком он был весьма мил. «А потом мы их теряем», — подумалось ей. Как только им исполняется семь лет, они уже тебе не принадлежат. Не успеешь с этим смириться, как в четырнадцать они становятся от тебя ещё дальше. Что-то с ними происходит. А уж когда дело доходит до героина, то тогда они уже и себе самим не принадлежат. В последнее время в Мэтти содержалось больше героина, чем самого Мэтти.
Она начала рыдать тихо и ритмично, поскольку валиум, удушив в своих объятиях ураган её необузданного страдания, превратил его в тихий, но пронзительный ветерок.
Энтони, младший брат Мэтти, мечтал о мести. Он хотел отомстить всем тем подонкам, которые извели его брата. Он их прекрасно знал: некоторым даже достало наглости явиться на похороны. Мерфи, Рентой и Уильямсон. Эти жалкие засранцы, которые держали себя так, будто срут не говном, а сливочным мороженым, будто посвящены в какие-то тайны, недоступные простым смертным, хотя на самом деле они всего-то навсего обыкновенные поганые торчки. Это они во всем виноваты — они и те, кто стоит за ними. Его брат, его слабовольный, глупый брат связался с этими гадами ебучими.
Энтони вспомнился тот случай, когда Дерек Сутер-ленд жестоко поколотил его на заброшенной товарной станции. Мэтти узнал об этом и отправился к Дереку, который был одного возраста с Энтони и на два года младше его самого. Энтони вспомнил, с каким нетерпением он предвкушал унижение, которое постигнет Дика Сутерленда от руки его брага, но на самом деле испытать унижение, хотя и косвенное, снова пришлось ему самому, и оно было почти таким же нестерпимым, как и первое. Дик Сутерленд задал Мэтти суровую трепку. Брат не сумел защитить его, как, впрочем, не сумел защитить никого за всю свою жизнь.