— Как Лондон? — спрашивает Томми.
— Неплохо, Томми. В общем, то же, что и здесь, прикинь?
— Ага, так я тебе и поверил, — отвечает он с нескрываемым сарказмом.
ЗАРАЗА написано огромными черными буквами на укрепленной досками двери квартиры. А ещё СПИДОНОСЕЦ и ТОРЧОК. Местная шпана достанет кого хочешь. Впрочем, пока ещё никто ничего не решился сказать Томми в лицо. Томми — парень крепкий и верит в то, что Бегби именует воспитанием бейсбольной битой. Кроме того, у него полно крутых дружков вроде Бегби и не особо крутых — вроде меня. Впрочем, со временем Томми станет беззащитным. Число его друзей будет редеть по мере того, как будет возрастать его потребность в них. Такова парадоксальная, а точнее — беспардонная математика жизни.
— Ты сдал анализ? — спрашивает он.
— Ага.
— Здоров?
— Ага.
Томми смотрит на меня. Такое ощущение, что он умоляет меня и в то же время ненавидит.
— А ты ведь кололся дольше меня. И делил иглу. С Кайфоломом, Кизбо, Рэйми, Спадом, Свонни… даже с Мэтти, мать твою так. Только не ври, что ты с Мэтти не делил иглы!
— Я ни с кем не делил иглы, Томми. Все пиздят, что делил, но я ни с кем не делил, ни разу, даже в большой толпе, — говорю я ему.
Забавно, про Кизбо-то я и забыл. Он уже мотает срок пару лет. Надо проведать мудозвона. Впрочем, я знаю, что я никогда не найду на это времени.
— Брехня! Засранец! Хуем буду, делил!
Томми наклоняется ко мне, и в глазах у него появляются слёзы. У меня мелькает мысль, что, возможно, он прав. Но всё, что я чувствую, — это отвратительную удушливую злобу.
— Я никогда не делил, — мотаю я головой.
— Забавно получается, а? Это ведь ваша компашка — ты, Кочерыжка, Кайфолом и Свонни — подсадила меня на ширево. Ведь до этого я сидел и тихо-мирно бухал себе с Грозой Ринга и Франко, а вас считал распоследними тупыми засранцами. Затем я разосрался с Лиззи, помнишь? Пополз к тебе, попросил вмазать меня. Я думал тогда, хуй ли со мной случится, если разок попробую? С тех пор всё пробую и пробую.
Я прекрасно всё помню. Господи, да это и было-то всего несколько месяцев назад. Некоторым просто не везёт — они подсаживаются гораздо быстрее других. Например, Гроза Ринга именно поэтому так быстро подсел на бухло, Томми набросился на ширево с такой яростью, что с ним бы всё равно никто не смог совладать. А другие, вроде меня, те могут как-то контролировать себя. Я, например, уже несколько раз завязывал. Сначала завяжешь, потом развяжешь — это как с тюрьмой. С каждой новой ходкой вероятность того, что ты когда-нибудь вернешься к нормальному образу жизни, уменьшается. То же самое — с ширевом. Уменьшается вероятность того, что ты когда-нибудь научишься обходиться без него совсем. Можно ли считать, что это я подтолкнул Томми к игле — хотя бы тем фактом, что у меня дома было чем вмазаться? Возможно. Вероятно. Чувствую ли я себя виноватым? Ещё как.
Прости меня, ради Бога, Томми.
— Я просто ни хуя не знаю, что мне теперь делать, Марк. Ну что мне теперь делать?
Я сижу, опустив голову, и молчу. Мне хочется сказать: «Жить дальше, Томми. Это все, что тебе остается. Беречь себя. Ты можешь протянуть ещё долго. Посмотри на Дэйви Митчелла». Дэйви — один из лучших приятелей Томми. Он — ВИЧ-позитивен, хотя ни разу в жизни не кололся. При этом Дэйви в полном порядке и ведет нормальную жизнь. Ну, по крайней мере такую же, как ведут большинство моих знакомых.
Но я знаю, что у Томми нет денег даже на то, чтобы платить за отопление. Он далеко не Дэйви Митчелл, не говоря уже о Дереке Джармене. Томми не может позволить себе жить в уютном, теплом пузыре, качественно питаться и занять свой ум интересными делами. Он не проживет целых пять, десять или пятнадцать лет, прежде чем его доконает пневмония или рак.
Томми не пережить зимы в Западном Грэнтоне.
Прости меня, приятель, прости меня, — беспрестанно повторяю я.
— Ширево есть? — внезапно спрашивает он, глядя мне прямо в глаза.
— Я в завязке, Томми, — говорю я, и он даже не усмехается, как обычно.
— Тогда проспонсируй меня, приятель. Я жду чека с квартирной субсидией со дня на день.
Я роюсь в карманах и достаю две мятые пятёрки. Мне вспоминаются похороны Мэтти. Всё говорит о том, что Томми будет следующим, и мне нечем ему помочь. Именно мне — в особенности.
Он берёт деньги. Наши взгляды встречаются, и что-то проскальзывает между нами. Я не могу сказать, что именно, но это — что-то хорошее. Впрочем, длится это всего лишь какую-то секунду.
Шотландский воин
Джонни Свон изучает свою наголо выбритую макушку в зеркале над умывальником. Его длинные грязные лохмы были сбриты ещё несколько недель назад, сейчас он пытается избавиться от щетины на подбородке. Бритье — не такое уж простое дело, когда у тебя только одна нога, поскольку Джонни ещё не вполне научился удерживать на ней равновесие. Тем не менее, порезавшись пару раз, он достигает более или менее удовлетворительного результата. Он принял решение, что ни за что на свете не вернется обратно в инвалидную коляску.