— Да пошёл ты! С нами был Джимми Басби. А этот мудак Макгрегор до усёру ссыт Бас-Бомбу. Он вообще до усёру боится всех, кто собирается «У Двух Кэши». Последнее, чего бы ему хотелось, это чтобы их кодла завалилась к нему в клуб и начала бы там все крушить.
— Джимми Басби… да хуёвый из него боец. Трусливый жалкий засранец. Я один раз ему заехал в «Декане», помнишь, Рента? Эй, Рента! Помнишь, как я размазал по стенке этого хуя Басби?
Бегби оборачивается, чтобы заручиться поддержкой Рентона, но тот уже начинает чувствовать симптомы, сходные с симптомами Кочерыжки. Его колотит дрожь, а к горлу подступает отвратительная тошнота. Ему удаётся только весьма неубедительно кивнуть, в то время как Бегби ждёт от него рассказа с подробностями.
— Это давно было. Теперь бы ты не рискнул, — настаивает Кайфолом.
— Кто бы, блядь, не рискнул? А? Я бы, блядь, не рискнул? Ах ты, пидор ёбаный! — становится воинственным Бегби.
— Впрочем, все это полная хуйня, — поспешно уступает Кайфолом, прибегнув к одному из своих классических приемов: если ты не можешь выиграть в споре по существу, объяви чепуховым сам его предмет.
— С тех пор этот мудак при мне и слова пикнуть не смеет, — сдавленно рычит Бегби.
Кайфолом не отвечает, зная, что, хотя речь идет об отсутствующем Басби, предупреждение на самом деле адресовано ему. Он понимает, что не стоит слишком долго испытывать судьбу.
Лицо Кочерыжки Мерфи вдавлено в оконное стекло. Он сидит и страдает молча, обливаясь потом и чувствуя, как его кости трутся одна о другую. Кайфолом. поворачивается к Бегби, ухватившись за возможность поговорить на тему, по которой у них будет единое мнение.
— Эти засранцы, Франко, — кивает он в сторону заднего ряда, — обещали нам, что будут в завязке. Лживые ублюдки! Они всё испортят!
В голосе его звучат одновременно отвращение и жалость к самому себе, словно он возмущен тем фактом, что ему выпал в жизни тяжелый жребий и что все его предприятия неизменно терпят провал из-за преступных действий жалких дураков, которых он, к несчастью, считает своими друзьями.
Тем не менее Кайфолому не удаётся задеть струну сочувствия в сердце Франко, которому тон, взятый Кайфоломом, нравится ещё меньше, чем поведение Рентона и Кочерыжки.
— Что ты ноешь, как последняя пизда? Можно подумать, ты сам так частенько не делал!
— Это было давно. А эти сосунки все никак не могут повзрослеть.
— Так, может, ты, блядь, и амфетаминчику-то не хочешь? — поддразнивает его Бегби, тыкая пальцем в кучку похожих на крупную соль гранул, лежащих на листке фольги. Но именно амфетаминчику-то больше всего и хочется Кайфолому, чтобы скоротать чудовищное время в пути. Однако как только он попросит его у Бегби, он проиграл. Он сидит в задумчивости, покачивая головой и бормоча что-то себе под нос, в то время как узел, затянувшийся где-то в кишках, заставляет его перебирать в памяти одну незабытую обиду за другой. Наконец он вскакивает с места, направляется к Грозе Ринга, чтобы взять банку пива «Макюэнс экспорт» из охраняемого им пакета.
— Я же тебе говорил, чтобы ты сам взял себе в дорогу бухла!
Гроза Ринга напоминает какую-то уродливую птицу, которая вдруг заметила, что к отложенным ею яйцам подбирается коварный хищник.
— Всего одну баночку, ты, пизда жадная! Я тебя, бля, по-человечески прошу.
Кайфолом хлопает себя в отчаянии ладонью по лбу. Гроза Ринга неохотно отдает ему одну банку, которую, при данных обстоятельствах, Кайфолом вовсе не стал бы пить. Он не ел уже довольно давно, и проглоченной жидкости неуютно в его кишечнике.
У него за спиной Рентон всё глубже и глубже погружается в бездны абстиненции. Он знает, что пора действовать. Это означает — прокинуть Кочерыжку, но в бизнесе нет места жалости, а в бизнесе торчков — в особенности. Повернувшись к своему спутнику, он говорит:
— Чувак, у меня в заднице такой кирпич! Похоже, мне придется провести пару минут в сортире.
Кочерыжка на мгновение пробуждается к жизни:
— У тебя ничего с собой нет, а?
— Ты чего, охуел, что ли? — весьма убедительно огрызается Рентон.
Кочерыжка отворачивается и снова сливается с оконным стеклом в едином страдании.
Рентон заходит в туалет и запирает дверь. Он вытирает мокрую от мочи крышку алюминиевого унитаза. Его волнует вовсе не гигиена — просто его болезненная кожа не вынесет прикосновения мокрого металла. На краю крошечной раковины умывальника он раскладывает ложку, шприц, иглу и ватные шарики. Достав маленький пакетик с коричневато-белым порошком из кармана, он тщательно перемещает его содержимое в свою любимую утварь, которая служит ему верой и правдой много лет. Затем он набирает пять миллилитров воды в шприц и медленно вливает их в ложку, следя за тем, чтобы ни одну крупицу порошка не унесло при этом за край. Его дрожащие руки внезапно обретают твердость, которую способен дать им лишь один процесс на земле — приготовление дозы. Проводя по дну ложки пламенем пластиковой зажигалки с надписью «Бенидорм», он помешивает раствор кончиком иглы, растворяя особо упрямые крупицы.