— Боже мой, вы не так уж долго и добирались до сюда на вашей развалине, Дэйви, — сказал Боб.
— Я просто знаю хороший объезд — в этом все дело. Начинается сразу за Портобелло, выходит ка трассу почти перед самым Боннириггом, — покорно разъяснил Дэйви.
В дверь позвонили снова. На этот раз пришёл доктор Сим, семейный врач. Вид у него был деловой и бойкий, если не считать маски скорби на лице. Он предпринимал отчаянные попытки выразить соболезнование, не утеряв при этом ни капли вызывающего доверие клиентов прагматизма. В конце концов он пришёл к выводу, что у него это не так уж плохо выходит.
Нина пришла к тому же выводу. Орда запыхавшихся тетушек вилась вокруг врача, словно поклонницы вокруг рок-звезды. Вскоре в сопровождении Боба, Кении, Кейти и Дэйви доктора повели на второй этаж.
Как только все начали выходить из гостиной, Нина поняла, что у неё начались месячные. Она стала подниматься следом за родственниками по лестнице.
— Оставайся там! — прошипела Ирэн своей дочери, обернувшись.
— Но мне нужно в туалет! — гневно ответила Нина.
Оказавшись в санузле, она принялась раздеваться, начав со своих чёрных кружевных перчаток. Оценив причиненный ущерб, она обнаружила, что, хотя трусики протекли, чёрные леггинсы остались чистыми.
— Блядь! — выругалась она, увидев, что густые, тёмные капли крови падают на коврик. Она оторвала несколько полосок туалетной бумаги и приложила их, чтобы задержать кровь. Затем обшарила шкафчик, но не нашла ни тампонов, ни прокладок. Неужели Эллис была такой старой, что у неё уже начался климакс? Кто знает.
Намочив туалетную бумагу водой, она кое-как стерла с коврика большую часть пятен.
Затем Нина быстро окатилась душем и, изготовив импровизированную прокладку из туалетной бумаги, быстро надела всё, кроме трусиков, которые она постирала в раковине, отжала и засунула в карман куртки. Затем она выдавила угорь над верхней губой и почувствовала себя намного лучше.
Нина услышала, как вся толпа спускается вниз. «Мутное местечко, — подумала она, — надо отсюда по-быстрому сваливать». Она поджидала только удобного момента, чтобы развести мать на наличные и отправиться в Эдинбург с Шоной и Трейси на концерт одной группы, который должен состояться в «Карлтон студиос». Ей не очень улыбалось тусоваться во время месячных, потому что Шона сказала ей, что парни чувствуют, что с тобой, они это словно чуют, что ты с собой ни делай. Шона в парнях разбиралась. Она была на год младше Нины, но уже делала это дважды: один раз с Гремом Редпасом и другой — с одним французским парнем, с которым познакомилась в Эвиморе,
Нина ещё ни с кем не была и ни с кем этого не делала. Впрочем, почти все её подруги уверяли, что это — полное дерьмо. Парни все или тупые, или угрюмые и скучные, или же, напротив, слишком нервные. Нине нравилось впечатление, которое она производила на парней, она любила подмечать оцепенелое, дурацкое выражение у них на лицах, когда они смотрели на неё. Когда она все же сделает это, то выберет кого-нибудь постарше, кого-нибудь, кто уже знает что к чему. Но, разумеется, не кого-нибудь вроде дядюшки Кении, который смотрит на неё как голодный кобель, налитыми кровью глазами, многозначительно облизывая губы. Она испытывала странное ощущение, словно дядюшка Кении, невзирая на свой возраст, мало чем отличается от тех бестолковых мальчишек, с которыми имеют дело Шона и ей подобные.
Несмотря на свои сомнения относительно концерта, она понимала, что единственная альтернатива — это остаться дома и таращиться в ящик. В частности, смотреть вместе с матерью и её засранцем-братом «Игру поколения Брюса Форсайта». Дядюшка всегда приходит в невероятное возбуждение, когда предметы начинают появляться на ленте конвейера, и называет их вслух громким визгливым и манерным голосом. Мама ей в гостиной даже курить не позволяет. А вот Дуги, своему слабоумному дружку, позволяет. Для него курево — хиханьки-хаханьки, а для Нины — основная причина рака и сердечных заболеваний. Так что покурить Нина уходит в спальню, а это страшная морока. В спальне холодно, и пока радиатор разогревается, Нина успевает выкурить, наверное, пачку «Мальборо». Нет уж, пусть идут они в жопу — сегодня вечером Нина попробует счастья на концерте.
Выйдя из ванной, Нина бросила взгляд на дядюшку Энди. Труп лежал на кровати, прикрытый простынями. «Могли бы рот-то ему закрыть», — подумала она. Из-за открытого окоченевшего рта создавалось такое впечатление, словно дядюшка, напившись, воинственно спорит с кем-то о футболе или политике. Тело казалось очень тощим и морщинистым, но таким оно было и при жизни. Она вспомнила, как её щекотали под рёбрами эти настойчивые, вездесущие, костлявые пальцы. Возможно, дядюшка Энди умер уже давно.