Одновременно с действиями «сухих» в районе Пырлица — Скуляны — Фалешты «миги» первой эскадрильи, возглавляемые Кузьмой Селиверстовым, и «чайки» во главе с Георгием Кондратюком наносили штурмовые удары по войскам противника. «Миги» пилотировали Семенов, Макаров, Овсянкин, Дьяченко, Мочалов, а на «чайках» штурмовали Бурлаков, Дроздов, Сдобников, Зибин и Шульга. Горели цистерны и автомашины, взрывались боеприпасы, бушевали пожары. В этом штурмовом налете наши летчики потеряли замечательного бойца Евгения Семенова, который не возвратился с боевого задания из района Фалешт. Огнем зенитной артиллерии был подбит самолет И-153 Алексея Сдобникова, который при вынужденной посадке потерпел аварию, летчик остался невредим. При штурмовых атаках был поврежден самолет Селиверстова, который произвел вынужденную посадку на запасном аэродроме Казанешты. Истребитель восстановлению не подлежал. В этот же день при повторном вылете на боевое задание младший лейтенант Макаров Иван Петрович получил ранение в воздушном бою и был эвакуирован на лечение в госпиталь.
Прошел еще один летный день, ряды летчиков значительно поредели. На ужине шел разговор о потере боевых друзей — Семена Светличного и Евгения Семенова, о ранении Ивана Макарова, помянули погибших фронтовыми ста граммами, дали клятву отомстить за смерть товарищей. Не было за столом и Кузьмы Селиверстова, летчиков Яши Меметова и Леши Сдобникова — они тоже потерпели неудачу и теперь где-то блуждали, добираясь на свой аэродром попутным транспортом.
Утро следующего дня, 6 июля, началось обычно: вылетали на воздушную разведку пары Фигичев — Карпович и Крюков — Викторов. Район действий тот же — Скуляны, Фалешты, вдоль реки Прут. За разведчиками в воздух поднимается девятка «мигов», она идет на сопровождение самолетов Су-2 в район Скуляны — Бокша. Группу возглавляет лейтенант Назаров, с ним летчики Дмитриев, Ротанов, Комаров, Грачев и четверка второй эскадрильи: Барышников, Хмельницкий, Котельников и Гросул.
На прикрытие района сосредоточения 2-го кавкорпуса — Фалешты, — стартует четверка МиГ-3 старшего лейтенанта Шелякина в составе Тетерина, Паскеева и Чернова. В районе прикрытия истребители обнаружили вражеский корректировщик «хеншель» Хш-126. Шелякин в паре с Черновым с ходу атаковали его и подожгли, самолет противника со шлейфом черного дыма пошел к земле.
Группа «сухих» в сопровождении «мигов» перехватила колонну вражеских войск по дороге от переправы через Прут в районе Унген. Метеорологическая обстановка оказалась исключительно сложной: десятибалльная облачность на высоте 300–400 м, видимость до предела ограничена. Бомбардировщики, точно выйдя в район движения противника, с малой высоты сбросили бомбы на колонны; враг не успел что-либо предпринять, настолько внезапным был удар. «Сухие», освободившись от бомбовой загрузки, прикрываясь облачностью, развернулись и взяли курс на свою территорию. В это время наши истребители предприняли атаку по колоннам врага, сбросив бомбы и открыв пулеметный огонь.
«Миги», отходя от цели, попали в еще более сложные метеоусловия — облачность все время понижалась, и истребители вынуждены были следовать на высоте до двухсот метров. Когда Степан Назаров привел свою группу на аэродром, то в ее составе не досчитались двух самолетов. Самолет Матвея Хмельницкого, получив повреждения, вынужден был произвести посадку на своей территории в районе Оргеев. Самолет и летчик не пострадали. Не вернулся на свой аэродром Виталий Дмитриев. Что произошло с ним, стало известно спустя годы.
Когда «миги» на обратном пути прошли какую-то часть маршрута, летчики сочли, что миновали районы, занятые войсками противника, и ослабили внимание. Однако в это время уже не было четкой линии фронта — немецко-румынские войска, двигаясь по дорогам, вклинивались в бессарабскую землю.
При пролете над одним из мест прорыва внезапно с земли на истребителей обрушились залпы малокалиберной зенитной артиллерии противника, один из снарядов угодил в самолет Виталия Дмитриева. Двигатель сразу обрезал, в кабине появился едкий дым, а затем из-под приборной доски появились языки пламени. Виталий, отдав ручку управления от себя, перевел самолет в планирование. Высота падала, на принятие решения оставались секунды. Впереди, с севера на юг, протянулся хребет, по сторонам — овраги и обрывы, и летчик принял решение садиться вдоль хребта. Небольшой поворот влево — и самолет принимает нужное направление. Земля, стремительно надвигаясь, плохо просматривается из-за дыма и языков пламени. Хорошо, что очки защищают глаза — огонь все больше обжигает лицо, руки, ползет по комбинезону…
Истребитель с убранными шасси стелется над самой землей, летчик инстинктивно, не видя ее поверхности из-за дыма, производит выравнивание самолета и посадку… «Миг» стукнулся о неровности почвы, подскочил и плюхнулся вновь, прополз по земле с треском и скрежетом, а затем остановился.
В момент столкновения самолета с землей летчик ударился лицом о прицел и приборную доску, разбил стекла летных очков и порезал лицо, в это же время открытый перед посадкой фонарь сорвался со стопора и закрыл кабину. Летчик оказался в ловушке, задыхаясь от дыма и не имея возможности покинуть самолет. Секунды решали вопрос — открыть фонарь, направляющие которого деформировались, или заживо сгореть в кабине.
Началась борьба за жизнь, а Виталий еще не знал, что произвел посадку на территории, занятой противником, и попал в плен к врагу. В ход были пущены руки, ноги и даже голова. В первый момент фонарь не трогался с места, и летчик, подгоняемый страхом смерти, напрягал невероятные усилия. Затем фонарь все же пришел в движение, приоткрываясь все больше и больше. В конце концов летчик, изнемогая и задыхаясь от дыма, собрал последние силы, чтобы выброситься за борт кабины самолета, и потерял сознание.
Когда Дмитриев очнулся и попытался открыть глаза, то ничего не смог рассмотреть: в одном глазу переливались все цвета радуги, по нему стекала кровь из рассеченного лба, второй не открывался — был обожжен из-за разбитого стекла очков.
«Слышен был говор на немецком языке, присутствующие о чем-то вели разговор, злорадствуя и насмехаясь — это, очевидно, касалось меня. Слышались треск горящего самолета и взрывы боекомплекта. Теперь у меня возникла тревожная мысль: я понял, что попал к фашистам в плен, пришел мой конец, — вспоминал через многие годы Виталий Дмитриев. — По бокам под руки меня поддерживали два немца. Кто-то вытер мне кровь на лице и глазах, заклеил разбитый лоб, и я увидел перед собой два десятка немецких офицеров и солдат. Меня подобрали возле самолета, стянули с горного хребта, а затем спустили с обрыва к ручью. Лицо и руки были обожжены, кожа висела лохмотьями. С меня был снят шлемофон, рукава комбинезона. Рядом лежали мой парашют, ремень и кобура с пистолетом. Потом солдату было отдано распоряжение, он толкнул меня стволом автомата и показал направление, в котором я должен был следовать».
Немного пройдя, конвоир издал пронзительный свист, и из-за укрытия выскочил другой солдат. Он подошел поближе к летчику и посмотрел широко раскрытыми, удивленными глазами, затем вытащил из кармана бинт, сделал наклейку на поврежденный лоб, перебинтовал голову и обе сжатые в кулаки руки, и конвоир повел пленного дальше…
В заключение Виталий Дмитриев говорит: «Начались мучительные часы и дни допросов, прошли месяцы и годы тяжелого плена, пока наступающие части Красной Армии не освободили меня и других узников из плена».