И еще ему вспомнились бабкины сказки, которые она рассказывала в детстве, укладывая его на ночь в кроватку, нет, и даже не сами сказки, а то тревожное чувство ожидания и сладкого ужаса, которое он испытывал засыпая, уже опустив усталую голову на подушку, закрывши глаза и… один на один оставаясь – с самым страшным, с непостижимым для самого себя человеком – с собою!
Странное дело, этот матерый матросище и шофер первого класса теперь лихорадочно перебирал в уме глупые бабкины байки о том, что душа только что умершего человека ходит среди людей и покоя себе не находит, пока тело не упрячут в могилу, она и потом еще какое-то время не может расстаться с землей, кажется, 40 дней?… (Кто-то колотит в дверь кулаками…) Стало быть, еще 40 дней впереди…
– Ты слышишь меня, Тудор? В дверь стучат! – трясла его за плечо мать. И потому как он – бывший матрос и шофер первого класса, он поднимается, идет к двери. Снимает щеколду. Дверь открывается… Стой, Тудор, где же ты, мамин жених, где посаженый, тьфу ты?! А на пороге… кто?
5
На пороге стояла невеста.
И так как все только что думали о другом, а вернее, именно потому, что им только что было страшно и все они абсолютно о другом думали, теперь они без всякого перехода, гневно и вызывающе-весело уставились на невесту: «Что ей здесь надо? Виданное ли дело, чтобы невеста пришла на брачные переговоры о ней? Это прямое нарушение обычая! Но может, случилось что?… Или кто-либо из старших вызвал ее сюда?…
– Здравствуйте… – произнесла она еле слышно.
Вид у нее был растерянный, немного испуганный. Точно она дверью ошиблась и вовсе не ожидала застать своих родителей в этом доме!
И будущая свекровь, как хозяйка этого дома и мать жениха, постаралась ей возможно мягче ответить:
– Здравствуй, детка! Эта бешеная собака, надеюсь, не укусила тебя?…
– Собака?… Ей уже пора ко мне привыкнуть… Хотела ее погладить, а она вдруг залаяла…
Что там собака!.. Вот и жених появился в дверях. Теперь она как за каменной стеной, ведь это он вызвал ее сюда… Да и сама – не маленькая, двадцать два недавно стукнуло. И уже год проработала воспитательницей в детском саду, теперь вот переводят в школу-интернат райцентра Унгены, словом, вполне самостоятельный человек. А посмотришь со стороны, ей-богу, сельская, застенчивая девчушка, только что получившая строгий нагоняй от любящего папаши: «Там, где собираются взрослые, мамина и папина детка, там нечего делать ребенку… В конце концов это стыдно! У старших свои разговоры, свои дела и, если хочешь, даже секреты!..»
И вот для нее уже нет недоступных и заманчивых взрослых секретов…
Однако глядя сейчас на нее, такую робкую и притихшую, какое сердце не отзовется теплом, какой язык повернется сказать грубое и обидное слово?…
«Милая, дорогая моя, да понимаешь ли ты сама, что такое НЕВЕСТА?! Это неземное, необыкновенное существо, ведь в нем втрое, вчетверо больше стыда и страха, чем в каждом из нас! Недаром же, бывает, самой воспитанной, самой стеснительной девушке в сердцах говорят: „Ну, что ж ты, голубушка, расселась, словно невеста!.." Стало быть, понимают, что невеста – это уже вообще что-то из рамок вон выходящее, ведь бывает невестой женщина только раз в жизни своей…“
Так думали родители и уже смотрели на свою своевольную дочь поспокойней, помягче…
«Девочка наша, ведь мы, старшие, любим тебя и собрались сюда для чего?… Чтобы твое счастье устроить! И незачем тебе было сюда приходить, то есть и теперь, конечно, никакой беды не случится, а все же не нужно бы!.. Ведь люди думали тысячи лет, прежде чем до свадебных обрядов додумались, и лучшего, ей-богу, ничего не нашли… И не бойся, глупенькая, приведет тебя в это г дом в день свадьбы красочная процессия – подружки и дружки, музыканты и посаженый с женихом, а впереди тебя приданое понесут с веселыми прибаутками, с прихлопыванием да приплясываньем!.. Маленькая наша, зачем же ты, словно нищенка, приходишь сюда, сама себя обобрав, самых главных, самых красивых радостей не дождавшись?! И уж поверь нам, горькому нашему опыту верь, не все тебя хорошо поймут, так вот, как мы. Найдутся злые люди, увидят тебя и выставят на позор, скажут: „Невиданное, небывалое дело! Ни стыда, ни совести нет у нынешних невест… в день сговора сами к жениху бегают…“
Она слов этих не могла слышать хотя бы уж потому, что они не были сказаны вслух. Но, видимо, почти то же самое она теперь сама себе говорила… Стояла в дверях ни жива, ни мертва… Так что родители, глядя на нее, не на шутку встревожились.
«Может, ее все же испугала собака?… Что случилось, доченька? Дом загорелся? Умер кто?… Какая нечаянная беда с неба свалилась на наши бедные головы… Мы сидим здесь и твое счастье устраиваем. Трудный сегодня день: поймем ли друг друга, породнимся ли?… Быть свадьбе или не быть? Ты же являешься сюда как гром среди ясного неба… Может, передумала? Так скажи об этом прямо, переговоры еще не закончены, а честно говоря, еще и не начаты…»
– Тудор, сынок, – говорит мать жениха, – принеси стул для Нины… разве в этом доме нет больше стульев?…
А мать невесты молчит. Может, ее дочка постоит-постоит и уйдет, а сговор как ни в чем не бывало продолжится и не будет нарушен дедовский, красивый обычаи?… И в то же самое время жалость раздирает ее материнское сердце: «Видишь, мамина детка… Разве можешь ты понять, чего стоит мне это молчание?…» Наконец она не выдерживает, обнимает дочь и спрашивает со слезами:
– Ну, что там случилось?
– Раз пришла, стало быть, что-то случилось, – отвечает жених независимо, внося в комнату стул. – Садись, Нинуца…
– А может, у молодых здесь свиданка назначена и мы им мешаем?! – выплеснул Никанор распиравший его гнев жениху в лицо.
Большей насмешки, оскорбленья, обиды, видимо, никто не слыхал на свадебном сговоре! Родители невесты головы опустили, тесть даже закурил папиросу: «И посаженого нет… Какой уж тут сговор?! И речи не может быть… А дочь наша, пожалуйста, сидит рядом с этим… матросом, будто они век свой прожили вместе! А там поди знай… Господи, что за времена? Что за порядки такие… Что за мерзость?!»
Молчала невеста, молчал жених, молчали и все остальные. Сейчас они, должно быть, не помнили недавние свои рассуждения о любви и о смерти. Конечно, одно дело разговоры вообще, другое – твоя собственная любовь или смерть… Куда подевались их выдержка, хладнокровие, важность, всезнание и всепрощение (ох, тресни земля и поглоти нас!) – все происходит как раз не так, как мы бы хотели…
Желчные слова Никанора Бостана, казалось, висели в воздухе над этим столом, как, не рассеиваясь, стоят зловонные автомобильные газы над свежевыпавшим снегом.
Вот стало неловко и самому Никанору, и он пытается пойти на попятную:
– Я думал, может, вам захотелось пойти в кино или на танцы?
Но жених довольно бесцеремонно обрывает;
– Откуда ты это взял? Видишь, за стол сели…
«Кто его научил так разговаривать?… Во всяком случае, не там, не на его лодках подводных… Будто я сам в армии не служил?! – думает обиженный Никанор. – По Африкам да по Кубам… где его только не носило?… В этой своей полосатой тельняшке, как тигр, бороздил моря-океаны… Рассекал бурные волны, как мы ковыряем ложкой в борще… тьфу! – мысленно плюнул Никанор. – Кто я ему, младший брат или дядя?!»
А мать, как всякая мать, не может не думать о дочери:
– Нинуца, дорогая, тебе было бы лучше надеть то, темное платьице, с длинными рукавами…
А жених ей на это:
– Оставьте, мамаша. Она сама знает, что ей лучше. И что теперь носят…
«Ох, будто не она, мать, родила эту доверчивую дуреху и заботилась о ней двадцать два года!..»
«Этот вихрастый, в синюю полоску, забрал ее в руки и поучает будто ему одному на белом свете известно, как себя должна вести моя дочь, что должна говорить и во что одеваться!..