Наиболее часто кражи совершались в период с поздней осени до ранней весны, когда остро ощущалась нехватка продовольствия, а ночи были длинными. Еще в XIII веке венецианский служащий с беспокойством писал об «этом времени долгих ночей», и эта тревожная тенденция сохранялась на протяжении всего раннего Нового времени. «Сезон, когда в основном вламываются в дома, — это зима с ее долгими ночами», — обращал внимание Даниель Дефо. Прохожие, если им приходилось бежать куда-то по поручениям с закатом солнца или возвращаться в темноте домой, также становились привлекательными мишенями. «Именно тогда и совершается большая часть убийств, грабежей и других опасных „столкновений"», — заметил парижанин в 1643 году24.
Но воры в любое время года ценили ночь, когда естественного света было мало или не было совсем. На жаргоне матерых преступников выражение «добрая темень» (a good darky) означало «подходящую для их промысла ночь». Наименее желанными были ночи, когда светила полная луна — болтун» (tattler). Чарльз Доррингтон отказался участвовать в ограблении ночного дилижанса близ Ноттингема, поскольку «было слишком светло». В некоторых случаях «луна, светившая слишком ярко», заставляла преступников сомневаться в успешности взлома, как это было с лондонским вором Джозефом Дэвисом и его партнером. Они собрались с силами лишь однажды ночью, напившись допьяна бренди. Но даже в те вечера, когда ярко светила луна, городские воры всегда могли в качестве укрытия использовать переулки, дворы и ниши. «Действительно, была лунная ночь, — свидетельствовала жертва нападения в 1732 году, — но меня ограбили на темной стороне улицы». На печально знаменитой большим количеством грабежей Хэмпстедской дороге, ведущей из Лондона, банда стащила человека с лошади, чтобы обчистить его за стогом сена, «потому что тогда была лунная ночь»25.
Преступники предпринимали и дополнительные меры, чтобы остаться неузнанными. Они красили лица черным, а некоторые надевали шляпы и тяжелые плащи даже в теплые летние ночи. Йомен[17] из Пенрита Джон Нельсон, в спальню которого в августе 1738 года проникли двое взломщиков, описывал одного как «довольно высокого, в плаще темного цвета и в шляпе, надвинутой на глаза, а другого — меньше ростом, в белом плаще всадника и накидке, застегнутой под подбородком, а также в шляпе, надвинутой на глаза». Воры изменяли свои голоса и в самых крайних случаях использовали «темные фонари», которые пропускали свет только с одной стороны26. Если во время ограбления или кражи со взломом происходили стычки, то они немедленно гасили свет, которым располагали жертвы. «Мальчишек-проводников», освещавших пешеходам проход по улицам города, валили с ног в первую очередь. Лампы и фонари разбивали, свечи задували, факелы гасили. «Закрыть глаза, к черту, и погасить огонь, а не то вышибем мозги» — такова была часто повторяющаяся команда, равно как и требование молчать, чтобы крики о помощи не разнеслись в темноте27.
Уильяму Картеру, ограбленному мужчиной и женщиной под угрозой расправы ножом, заткнули рот фартуком, погасив его свечу. Кляпы делали из носовых платков и даже из помета, смешанного с соломой. Когда октябрьским вечером на Хамфри Коллинсона напали трое молодых грабителей, ему просто открыли рот и держали язык, чтобы он не мог закричать. Разбойники одной из лондонских банд, стремясь перекричать призывы жертвы о помощи, громко звали извозчика28.
На преступников, совершавших подобные преступления днем, порой смотрели как на безумцев. Как минимум существовал риск, что будут свидетели. После того как воришка украл пару ботинок «один за другим» с витрины магазина, свидетельствовал продавец в суде Олд-Бейли, «я подумал, что человек выглядел как будто не в себе, — взять ботинки среди бела дня и выйти с ними на улицу через двери мимо меня?!». Бедняга был признан виновным «по льготному тарифу» в мелкой краже. В 1727 году разбойник с большой дороги был признан non compos mentis[18] после того, как неподалеку от Хакни остановил дилижанс воскресным днем. Помимо того что он «восседал на лошади, которая по здравом размышлении не стоила и 20 шиллингов», выяснилось, что он остановил экипаж «среди бела дня, когда люди возвращались из церкви»29.
Секретность была не единственным преимуществом, которое приносила темнота. Воры охотно использовали страхи перед злыми духами: чтобы избежать преследования, многие разбойники маскировались под демонов. В 1572 году Людвиг Лафатер, пастор из Цюриха, свидетельствовал, что преступники «под этим видом много раз грабили в ночное время своих соседей, которые, полагая, что шум производят духи, никогда не выходили, чтобы прогнать воров». В XV веке дижонские взломщики часто изображали чертей, к ужасу обитателей домов и их соседей. В Англии злоумышленники, воровавшие овец, пугали деревенских жителей, наряжаясь привидениями. Иоганна Элеонора Петерсон вспоминала о немецких взломщиках, которые надевали белые рубашки и обсыпали лица мукой: «Они двигались по дому с огнями, взламывали кладовые и шкафы и брали все, что хотели. Мы были так напуганы, что на четвереньках прятались за печью и дрожали». С другой стороны, члены банды Никола Листа, орудовавшей в Центральной и Северной Германии, считались наделенными сверхъестественной силой — таковы были их мастерство и ловкость30.
В самом деле, разбойники постоянно обращались к магии всякого рода, которая, как считалось, была особенно могущественна ночью. «Опыт показывает, что очень часто знаменитые воры также являются чернокнижниками», — замечал немецкий ученый-правовед Якоб Андреас Крузий в 1660 году. К концу Средневековья заклинания стали представлять большой интерес для преступников. Верили, к примеру, что лунная трава, если ее положить внутрь замка, поможет отпереть любую дверь, так же как и мандрагора — наркотическое растение, которое будто бы цвело в заводях из мочи и экскрементов под мостовыми. В Дании взломщики не сомневались, что их не смогут обнаружить, если они оставят на месте преступления несколько монет. Часто по той же самой причине и в Скандинавии, и в других частях Европы воры оставляли после себя испражнения. Некоторые убийцы надеялись избежать ареста, употребив в пищу снедь, разложенную на трупе. В 1574 году человек был казнен за ночное убийство мельника и за то, что изнасиловал его жену и заставил ее присоединиться к нему в поедании яичницы с тела покойного. «Мельник, как тебе этот кусочек?» — глумился он31.
Самое известное колдовское приспособление — «воровская свеча» — с легкостью прижилось в большей части Европы. Свеча изготавливалась либо из ампутированного пальца, либо из человеческого жира, и исходным материалом служили расчлененные трупы казненных преступников. Ценились также пальцы, отделенные от останков мертворожденных младенцев. Поскольку последние не были крещены, их волшебные свойства считались очень сильными. Чтобы усилить могущество свечи, в качестве подсвечника иногда использовалась рука мертвого преступника, известная как «Рука славы». Встречались и беспощадные нападения на беременных женщин, которым вспарывали животы, чтобы добыть младенца. В 1574 году Никлаус Штюллер из Эйдсфельда был признан виновным в трех таких случаях, за что его «трижды рвали раскаленными клещами» и колесовали. (В Германии воровская свеча называлась Diebeskerze.) Взломщики использовали эти отвратительные амулеты, дабы быть уверенными, что члены семьи не проснутся, пока они обшаривают дом. Подражая магу, французский сатирик XVII века Сирано де Бержерак заявлял: «Я заставляю воров жечь свечи из жира мертвецов, чтобы удерживать хозяев во сне, пока они грабят их дома». «Пусть спящие спят и дальше» — так начиналось типичное заклинание, которое использовали английские воры. В 1586 году, перед тем как войти в дом, немецкий грабитель поджег целую руку мертвого младенца, веря, что несгоревшие пальцы укажут на количество людей, которые все еще не спят. Даже в конце XVIII века четверо человек в Касллайонсе (Ирландия) были обвинены в том, что выкопали тело недавно захороненной женщины, чтобы из ее жира изготовить воровскую свечу. Муж женщины заподозрил неладное после того, как рыбаки в процессе поиска наживки наткнулись на берегу на ампутированную руку32.
17