Разумеется, сон дарил утомленным мужчинам и женщинам всех рангов как некоторое освобождение от дневных тягот, так и заработанную тяжелым трудом передышку. Редкой была семья в начале Нового времени, которая не взвалила бы себе на плечи свою долю несчастий — как незначительных, так и серьезных. Главное воздействие сна было не просто физиологическим, но психологическим. Так, на сленге, распространенном в Восточной Англии, «заснуть» — это «забыть мир». По предположению Сары Каупер, если сон можно считать одним из блаженств жизни, то только потому, что «его удовольствия чисто негативны». «Когда наши души истощены, — заметила она, — мы хотим спать так же, как старики хотят умереть, только потому, что мы измучены нашим теперешним состоянием» (в действительности Каупер жаловалась, что ее муж, сэр Уильям, как правило, рано ложился спать, чтобы избежать ее общества). Даже полуночникам сон иногда давал случайное пристанище. Переживший, кроме всего прочего, «пьяный бред», Джеймс Босуэлл прокрадывался «в кровать» с целью спастись от ярости своей жены. «Я говорю „в", — признавался он позднее, — поскольку это было истинное убежище»8.
Возможно также, что успокоение, которое люди получали от сна, находилось в обратно пропорциональной зависимости от качества их жизни, ибо те, кто стоял ниже на социальной лестнице — к примеру, слуги и рабы, — мечтали о постели больше других. Французский священник отмечал: «У государя нет преимущества перед подданными, когда и он, и они спят». В постели короли отрекаются от короны, епископы — от митры, господа — от слуг. «Сон не имеет хозяина» — утверждала поговорка рабов Ямайки. В отличие от периода бодрствования, заполненного тяжелым, нудным трудом, отход ко сну при наличии тонкого матраса из соломы для большинства работников был истинным наслаждением, тем более что удобная мебель требовалась не многим. «Наш люд спит как мертвый», — пожаловался Сэмюэл Пе-пис, попытавшийся однажды ночью разбудить своего слугу. А когда в другой вечер его жена безуспешно звала прислугу, звоня в колокольчик, Пепис поклялся приобрести еще один колокол, большего размера9.
Но обычно давал ли сон подлинное убежище человеку? В эпоху, предшествующую появлению сонных пилюль, подушек для тела, затычек для ушей, наслаждалось ли большинство людей умеренной надеждой на спокойный отдых? Если одна из характерных особенностей сна состоит в том, что он воздвигает барьер между здравым умом и внешним миром, то другая — в том, что защитные сооружения сна легко преодолеть. Драматург эпохи Елизаветы I Томас Нэш писал: «Наши мысли встревожены и раздражены, когда они переходят от труда к покою», а Сара Каупер заметила в своем дневнике, что «даже сам сон не вполне свободен от тревоги»10.
II
Пусть ни горестных стенаний, ни скорбных слез
Не будет слышно всю ночь ни внутри, ни снаружи.
Не в силах противостоять идиллическим стереотипам покоя в более простые времена, сон в период раннего Нового времени был в значительной степени подвержен постоянным нарушениям — вероятно, гораздо чаще, чем сегодня. Описани я прошлого содержат такие прилагательные, как «беспокойный», «встревоженный», «напуганный». В религиозных поверьях XVII века говорилось об «ужасах, зрелищах, шумах, сновидениях и болях, которые тревожат множество людей» во время отдыха. «Наш сон, — заметил литератор Френсис Куорлз, — часто сопровождается страхами, вносящими сумятицу в ночные сновидения и приумножающими опасности». Некоторые отрывки из старых дневников изобилуют жалобами на неполноценный сон. По мнению Питера Оливера, «лучший ночной отдых» означал «ни разу не проснуться с того момента, когда лег в постель». Среди «неприятностей», постигших человека, прибывшего в колонию Делавар, были «ночлег в одной кровати с очень беспокойным мужчиной», «вонь свечного нагара», «клопы», «комары», «ворчание и стоны спящего в соседней комнате постояльца» и «мяуканье кошки», которую приходилось дважды выгонять вон12.
Все слои общества страдали главным образом от болезней. Чаще всего по ночам не только случались параличи, острые сердечные приступы, но и проявлялись признаки других недугов, таких как мигрень, сердечная недостаточность, изжога, подагра, обострения болезни желчного пузыря и зубной боли, а также язвы двенадцатиперстной кишки и желудка13. Жертвы заболеваний дыхательных путей иногда подвешивали к кровати «слюнявчики» — если не для большего удобства, то для исследования мокроты на содержание крови. Постельные принадлежности, изобилующие домашними клещами, и поза ничком вызывали астму. Муж Элизабет Фрик страдал астмой, которая была настолько тяжелой, что он более двух месяцев спал, сидя на стуле, а дежурившие возле постели удерживали его голову в вертикальном положении. Конечно, совместный сон только усугублял распространение заразных инфекций. По сообщению шотландского пастора, «соединение больных и здоровых в одной постели» явилось единственной причиной эпидемии чахотки в его приходе в Шотландии14.
Ночью болезнь протекает тяжелее, поскольку чувствительность к боли возрастает. Каупер, которая, как и многие, кто вел дневник, оставила живые свидетельства своих ночных бед, не сомневалась в том, что боли у нее в спине усиливались «в ночную пору», так же как и зубная боль, обострившаяся однажды вечером, перед тем как у нее удалили «пенек». Измучившись подобным образом, массачусетский священник Эбенизер Паркман ночью намазал себе лицо смесью из коровьего навоза и свиного жира. «Какой бы отвратительной она ни казалась, — утверждал он, — это принесло мне облегчение». Ввиду отсутствия медикаментов и процедур, доступных нам сегодня, физические расстройства вызывали длительную потерю покоя или, в лучшем случае, сна, который лишь изредка оставался ненарушенным. Отсюда валлийский афоризм: «Нахождение врозь поможет удержать заразу и сон», а также замечание Томаса Легга, автора книги «Жизнь низов, или Одна половина мира не ведает, как живет вторая половина» (Low Life or One Half of the World Knows Not How the Other Half Live; 1750), наблюдавшего жителей Лондона в час-два ночи: «Здесь больные и увечные люди, которые созерцают свои собственные недуги, изнывают от них и молятся о дневном свете»15.
Болезнь увеличивала тревогу и уныние — именно эти коварные причины в первую очередь вели к расстройству сна. «Пробуждение, вызванное постоянными заботами, страхами и несчастьями, — это симптом, от которого страдают главным образом меланхоличные люди», — писал Роберт Бёртон в «Анатомии меланхолии» (The Anatomy of Melancholy; 1621). Бессонница была одним из самых распространенных симптомов у душевнобольных пациентов целителя XVII века Ричарда Нэпиера. За несколько десятилетий было осмотрено около 2 тысяч мужчин и женщин, и среди них свыше 400 (20 процентов) жаловались на бессонницу. Всевозможные неприятные чувства, от скорби до злобы, нарушали покой. Обремененный долгом, бьющийся изо всех сил фермер Ульрих Брекер оплакивал весь свой «скорбный труд и множество бессонных ночей». Шотландский пастор Джордж Ридпат однажды пожаловался, что из-за волнения он наслаждался «скудной половиной своего обычного сна в течение девяти-десяти дней». «Когда телесный недуг ослабевает, — сетовала Сара Каупер, — душевная боль усиливается… [чтобы] нарушить мой ночной покой»16.