В более приятных сновидениях преобладали посещения ушедших из жизни или бывших возлюбленных — немалое утешение в эпоху высокой морали. Автор «Полуночных размышлений» писал о «частых разговорах во сне с умершими друзьями». Венецианский раввин Леон Модена сделал запись об одной такой встрече с почитаемым им учителем и о другой — с матерью. «Очень скоро ты будешь со мной», — сказала она ему. Леди Уэнтворт видела во сне находящегося далеко от нее сына. «Эти три ночи, — написала она ему в 1710 году, — я была намного счастливее, чем в те дни, когда мечтала о встрече с тобой». В Альпах многие верили в существование Nachtschar, «ночных призраков», посланников мертвецов из видений шаманов. Считалось, что лишь некоторые праведники, например баварский пастух Конрад Штеклин из Оберстдорфа, обладают чудесной способностью во сне присоединяться к пиршествам призраков. По свидетельству Штеклина и других шаманов, там были пляски и веселая музыка. В обеих Америках рабы в своих снах иногда летали домой, в Западную Африку. Раб из Новой Англии рассказывал об одном из путешествий под защитой «доброго духа»: «Наконец мы достигли берега Африки и увидели Нигер… Казалось, ночные тени исчезли, и неожиданно передо мной открылся прекрасный вид Дейи (Deauyah), моего родного города»62.
Если сон, романтизированный драматургами и поэтами, приносил облегчение уставшим и удрученным, то в основном это облегчение, наверное, шло от сновидений. Одна лишь возможность видеть сны, хотя и не всегда приятные, являлась свидетельством независимости душ. Как размышлял французский писатель в 1665 году, способность сна освежать «тело и разум» имела меньшее значение, чем та «свобода», которую он давал «душе». В то время как сон часто не приносил удовлетворения, сновидения открывали не только путь к самоосознанию, но и прямую дорогу к избавлению от дневных страданий. Очарование снов, видимо, возросло с концом эпохи Средневековья, когда на протяжении многих лет Католическая церковь прочно удерживала веру в то, что только монархи и священнослужители способны видеть наделенные смыслом сны. Персонаж одной из басен Жана де Лафонтена утверждал: «Судьба сплела мне жизнь не из золотых нитей, / Нет роскошных портьер у моей постели; / Все ж мои ночи столь же ценны, сколь глубоки их сновиденья: / Удачи прославляют сон мой»63.
Разумеется, для некоторых бедняков, как отмечал сатирик Уильям Кинг, «ночью повторяется каждодневный труд». Но другим сны давали утешение. «Постель обычно рождает сны, а посему приносит радость, которую больше ничто не может доставить», — писал корреспондент газеты XVIII столетия. Если больному снилось здоровье, то не получившим взаимности влюбленным снилось супружеское счастье, а бедным — внезапное богатство. В Норфолке, как гласит народная молва, коробейнику из деревни Сваффхем трижды приснилось, что на Лондонском мосту его ждала «радостная весть». Преодолев длинный путь, он терпеливо стоял на том мосту, пока какой-то лавочник, случайно проходивший мимо, не спросил, «что же он за дурак, если отправился в путешествие по такому никчемному делу». Более того, далее рассказывают, что лавочник поведал свой собственный сон, увиденный накануне ночью: ему приснилось, что он обнаружил огромный клад, закопанный за домом коробейника в Сваффхеме. «Что может быть глупее?» — удивился лавочник. Поблагодарив его за эти слова, коробейник вернулся домой, конечно же, только для того, чтобы откопать клад у себя на заднем дворе64.
Реже сны предоставляли возможность робким мужчинам и женщинам бороться со злом и мстить за прошлые обиды. Философ Синезиус из Кирены в V веке прославлял неспособность тиранов контролировать сновидения своих подданных. Сны, как заметил Джордж Стайнер, «могут быть последним прибежищем свободы и сердцем сопротивления». В период раннего Нового времени это особенно относилось к крестьянам итальянской области Фриули, принадлежавшим к последователям культа плодородия. Известные как benandanti, они во сне сражались с ведьмами, чтобы защитить урожай и домашний скот. Один из сторонников этого культа — Баттиста Модуко объяснял: «Я незримо воплощаюсь в дух и оставляю тело; мы служим Христу, а ведьмы — дьяволу, мы боремся друг против друга: мы с пучком укропа, а они со стеблями сорго»65. В английской балладе «Сон поэта» выражалось недовольство законами, «доводившими до стона бедняков». «Когда я проснулся, — говорится в балладе, — мир перевернулся вверх ногами». Во время английской гражданской войны лидер диггеров Уильям Эверард ссылался на пророческое видение в поддержку своего радикализма. Действительно, сон направил диггеров избрать Сент-Джорджз-Хилл в Саррее для основания там их эгалитарной коммуны66.
Некоторые оскорбленные души даже воплощали в действительность те сцены насилия, которые видели во сне, и эта склонность подтверждается современными исследованиями в психиатрии. В испанском трактате середины XV века упоминались лунатики-убийцы: «как известно, они встречались в Англии». Во Франции ссора школьника с товарищем настолько отравила его сновидения, что во сне он встал, чтобы нанести удар кинжалом своему спящему врагу. Шотландский ученик Мэнси Вауч однажды ночью чуть не избил кулаками свою жену, когда ему приснилось, будто она в действительности была его хозяином, который пытался выгнать его из театра. «Оказывается, даже во сне, — рассказывал позднее Вауч, — я люблю свободу воли» — как видно, во сне больше, чем наяву67.
Сновидения никогда не имели в доиндустриальном мире столь же сильного влияния, какое уже на протяжении многих веков они имеют в большинстве незападных обществ. В некоторых африканских культурах сны по-прежнему не только служат источником критики руководства, но и формируют альтернативные сферы действительности с особыми социальными структурами. На острове Алор (Ост-Индия) целые семьи просыпаются один или несколько раз в течение ночи, разбуженные домочадцами, горящими нетерпением обсудить новые сны68. Столь же большое значение придавалось снам в сообществах раннего Нового времени. Многие владели «искусством вызывать приятные сновидения»; для этого читали перед сном, отказывались от тяжелой пищи или клали под подушку кусочек кекса. Не друживший с суевериями Франклин посвятил целый очерк теме жизнерадостных снов, советуя среди прочих мер умеренную еду и свежий воздух. Согласно молве, деревенские девушки прибегали к колдовству, чтобы взглянуть на своих будущих мужей. Одно заклинание XVI века, перепечатанное в английском дешевом издании, предписывало девушке положить лук под подушку, а затем продекламировать короткий стишок. После этого, «лежа на спине с широко разведенными руками, засыпай как можно скорее, и в своем первом сне ты его увидишь»69. Сны были настолько обычным явлением, что их содержание часто пересказывалось в семьях, среди соседей, в письмах и дневниках. В конце лета 1745 года Эбенизер Паркман записал: «Рассказ начинается сном госпожи Биллингс, я позволил себе вольность его разузнать, и она его подтвердила». «Есть еще немало людей, — произнес критик в 1776 году, — которые имеют обыкновение мучить себя и соседей рассказами о своих нелепых сновидениях». Почти тридцать лет спустя сон одного человека о неминуемом землетрясении в Джермантауне (Пенсильвания) сорвал с места нескольких жителей, которым он сообщил по секрету о необходимости поспешного бегства в целях безопасности70.