Глаза у него были опасно ярки. Сытый, но не удовлетворенный.
- Кому нужна наёмница? – сухими губами выпалила Ангелина, не прикасаясь ни к вину, ни к одному из изысканных блюд, что источали ароматы на столе, - вам доплатят, чтобы от меня избавиться. Богуслав не торгуется.
И это была чистая правда. Богуслав Бескидский не торговался даже за жизнь сыновей, не говоря уж о подчиненных. Интересы Семьи для него стояли много, много выше собственных или чьих-либо других.
- Вы недооцениваете себя, - покачал Чезаре головой, с аппетитом отламывая тонкими пальцами ножку от курицы, что лежала перед ним, и обсасывая ее – затолкав целиком едва ли не в глотку.
Покончив тремя мощными движениями челюстей с курицей, он принялся за карпаччо. Смотреть на его быстрое насыщение было неприятно, но и оторваться нельзя. Ангелина знала каждую из немногих причин, по которой чистокровный мужчина из Народа Ночи мог есть так быстро и так много.
И ни одна из них не предвещала ничего хорошего ей лично.
- Вы недооцениваете, - повторил он, вновь упершись в нее немигающим взором, - и этим вы и прекрасны, Анхелика. В вас поровну всего: дня и ночи, благоразумия и безумия. Красоты и скромности. Воспитанности и вульгарности – насчет последнего, кстати, не уверен. Я в непрерывном восхищении любовался вашими достижениями со стороны.
Из тьмы, окружавшей их, вынырнул как бы безликий, словно слепой и глухой подчиненный, и мгновенно убрал со стола объедки, что оставил Чезаре. Одновременно двое других неуловимыми, исполненными величавой поспешности движениями, сменили скатерть. Свечи взметнулись, свечи опустились.
- Чего вы хотите от меня? – спросила Ангелина, ощущая непрерывно растущую слабость.
Слабость предчувствия. Слабость страха – который, как она думала, покинул ее в раннем детстве, и никогда больше не являлся. И страх воплотился теперь в этом дорого одетом, красивом до омерзения, скалящемся белозубо бледном сицилийце.
- Я, конечно, желаю предложить вам сделку. А вы о чем думали?
- Нет. Можете начинать меня убивать.
- Убить? Вас?! Ни за что. Выслушайте условия.
Он поднялся, подал ей руку, легонько сжал кончики пальцев, подвел к себе ближе – свечи взметнулись, свечи опустились, свечей стало больше, и комната – высокие потолки, неожиданно массивная лепнина, выход на просторный балкон – озарилась.
«Какая же ты тварь, - глядя изнутри на вампира, молча выплюнула Анжи в пространство, - примитивная, самодовольная, лишенная всякого воображения, тварь. Мелкая и ничтожная. Если думал произвести на меня впечатление – тебе этого сделать не удалось».
Чезаре дернулся, неприятно скривилось его лицо – оскал едва наметился, когти царапнули ее ладонь – но тут же взял себя в руки.
- Позвольте изложить вам подробности ситуации, - высокопарно продолжил он звенящим от сдерживаемой злобы голосом, - и возможно, вам придется изменить свое мнение. Как я и сказал, вас нельзя, вероятно, купить. Но я уже сейчас готов вас продать. И среди приближенных вашего драгоценного Могущества есть, по крайней мере, один, кто заплатит за вас любую цену.
Сердце Ангелины сжалось, и она не смогла остановить ледяной, бегущий по жилам, ужас. Чезаре ехидно захихикал, читая по ее глазам, как по книге.
- И мы с ним в некоторой степени земляки. Я знаю, что такое страсть, Анхелика. Я знаю, что такое страсть к Ночи и ко Дню. Но даже я боюсь представить, как опасна может быть страсть к Сумеркам – к вам, моя дорогая. Это хуже наркотика, это хуже жажды. В Ночи нам скучно, День нас гнетёт. И только Заря дарует … вы улавливаете мою мысль?
«Он ни за что не пойдет на это».
- О, конечно, пойдет, моя сеньорита! – Чезаре привлек одеревеневшую девушку к себе, положил галантно руку ей на талию, и совершил с ней вместе некоторое подобие первых движений танго, - вы не знаете его так, как я знаю. Вы не представляете себе, какой талант, какая воля кроется внутри. Он – это огонь, запертый в темнице. Ему давно следовало вернуться к жизни одиночки, но он оттягивал это мгновение – и как вы думаете, кто держал его в Семье Бескидского последние лет шесть? За вас он принесет мне голову Богуслава на блюдце… нет-нет, Анхелика, не так скоро.
Она метнулась к балкону, но прямо перед ее носом двери захлопнулись.
- Я буду заботиться, моя дорогая, чтобы мой товар не испортился. Или, по крайней мере, не слишком сильно испортился. Слишком долго я ждал своего часа, и, вы не поверите, когда я узнал, что в глухой обороне одного из иерархов сама собой открылась такая дверь… и вы ее открыли, Анхелика.
Его пальцы скользнули по ее открытой спине. И Ангелина опустилась на пол – села на холодный мрамор, обняла руками колени – как когда-то делала давно, в прошлой жизни, в эпоху Дня, в монастыре. Пытки продолжались.
- Не расстраивайтесь, Анхелика, - сверху вниз говорил Чезаре, глядя на нее с нескрываемой радостью, - если вы желаете помочь нашему общему другу Валенсио, - имя было произнесено, и отсчет начался, - и помочь ему избежать позорной смерти где-нибудь в центре Сахары в компании с грифами, бетонными плитами и серебряными цепями, у вас есть возможность.
Она посмотрела на него. «Что я должна делать?».
- Все просто. Сделайте это вместо него. Иерарх доверяет вам, и все знают это…
«Опять это «все знают».
- …И вам не составит труда продумать план, в котором вы остаетесь с ним наедине в достаточном отдалении от соглядатаев. Вас даже никто не обвинит – обеспечение алиби я готов взять на себя. И наш друг Валенсио останется чист и ни о чем не узнает.
«А тебе это зачем?». Вместо ответа Чезаре усмехнулся. Поднял ее с пола. Поцеловал ее безвольную руку, вздохнул – и уже искренне, - печально улыбнулся.
- Вы можете меня ненавидеть, Анхелика, презирать, игнорировать, но вам придется выслушать и принять все сказанное. Я достаточно провел времени в одиночестве. Я хочу основать свой Дом. Хочу Семью. Я хочу стать иерархом. Взять под крыло несколько слабых вымирающих Домов, организовать несколько вылазок к соседям – и заставить Исток несколько всполошиться. Разве это плохо?
Он сел в кресло у окна, рядом с выходом на балкон, и закинул ногу на ногу, сцепил руки на коленях.
- Но Семей много, и все они одинаковы, как куриные яйца. Высокомерные, косные, одинаково отупевшие. Так или иначе, одни притворяются, другие нет. Но они одинаковы – и вы ни в одну Семью не входите. В такую Семью – нет. А в мою вы войдете, Анхелика.
Он легко выпорхнул из кресла, бесшумно подлетел к ней, улыбнулся.
- Я лишен предрассудков, - его голос снижался до шепота, - и могу вам сказать, что никогда не встречал никого, кто столь бы ответственно подходил к… да ко всему вы подходите ответственно. И я считаю, что вы имеете право на нечто большее, чем пустой титул. Я предлагаю вам не служение. Я предлагаю вам разделить со мной Семью.
Минуту или даже две Ангелина пыталась выдавить хоть звук.
- Что? – поперхнулась она, закашлялась, засмеялась, глотая слезы ужаса и отвращения, - вы – что?
- Могу встать на колено и извлечь кольцо с бриллиантом. Вы предпочитаете такой сценарий? Мне он показался несколько пошлым. Но, если вы настаиваете…
Он потянулся к карману пиджака, и Ангелина схватилась за его руку. Ледяную и твердую.
- Вы хотите возглавить Семью? Думаете, что полукровок остальные вурдалаки из чистокровных, - она не запнулась на этой формулировке, - примут с распростертыми объятиями? Что нас начнут ценить, любить? Меня не спасает мой титул. Вы думаете, к другим будут дружелюбнее?