«Теперь ждать».
Выждав полчаса, Ангелина стала задыхаться под тяжелым одеялом. Собравшись в клубок, она принялась осторожно перетаскивать подушки с левой половины кровати под одеяло – словно «ворочаясь», постепенно придала им силуэт спящего беспробудно пленника, и с другой стороны просочилась под кровать.
«Благослови Бог того, кто придумал балдахины и высокие кровати».
Что теперь? Она оценила расстояние до ближайшей балконной двери. Только бы проскользнуть за штору – а дальше уже проще; двери не заперты, панели легко приподнять снизу… стоп. А как преодолеть расстояние до двери?
«Прокляни Бог изобретателя минимализма».
Несколько раз оглядев комнату, Ангелина чертыхнулась, и полезла обратно в кровать. Следующий эпизод театральной постановки включал «просыпание» от духоты, и включение кондиционера на полную мощность – этого едва оказалось достаточным, чтобы шторы начали здорово колыхаться, как и балдахин.
Повторив манипуляции с подушками и уползая под кровать, Ангелина прикинула, сколько времени у нее еще есть. Никак не больше двух часов более-менее безопасного передвижения по улицам.
Дождавшись очередного движения тяжелых занавесей, она метнулась за одну из них. Дрожа от холода, Ангелина, тем не менее, старалась дышать как можно реже. Не хватало только привлечь инфракрасные системы излишним теплом тела.
Едва протиснувшись в щель балконной двери, она снова дожидалась колыхания штор – чтобы слегка приподнять гибкую светоотражающую панель – вспомнилась реклама – и проползти под ней наружу…
Солнечный свет ударил ее, и Анжи прикрыла лицо руками, прижавшись к каменной стене, едва не потеряв равновесие. День навалился со всей беспощадностью шума, гвалта, пыли и детских голосов. Ангелина, едва открыв слезящиеся глаза, обнаружила себя стоящей на крохотном балкончике третьего этажа палаццо на одной из улиц Римини.
«Уже хорошо, что я тут когда-то была, и могу представить, где нахожусь».
Однако это же и пугало. Ангелина не только не представляла, что будет делать после того, как выберется на свет, она еще и была одета лишь в более чем откровенную шелковую ночнушку, и на ногах не имела даже туфель. Вдобавок, она не умела пользоваться телепатическими инструментами ночного племени – вроде зова на дальних расстояниях.
«Ситуация. Впрочем, сначала придется слезть отсюда». Оценив высоту балкона, Ангелина вздохнула, и сглотнула, ступая ногой на первую выпуклость декоративной лепнины на фасаде здания.
Это оказалось не так-то просто. В большей степени из-за палящего солнца, на котором трудно было даже дышать, не говоря о том, чтобы цепляться когтями за едва заметные выступы. Посылая проклятия изобретательству архитекторов, разместивших балкончики в шахматном порядке, Ангелина добралась до высокой лепнины, украшающей арки первого этажа – где, обвив ногами дорожный знак, запрещающий парковку, как стриптизерша, съехала на раскаленную мостовую.
- Пресвятая Дева! – охнул кто-то за спиной, но это уже было неважно – Анжи побежала.
«Двести пятьдесят метров? Наивная. Пятьдесят метров – и ты в обмороке медленно плавишься…».
Все же ей удалось преодолеть залитую солнцем улицу, и скрыться под навесом небольшой обувной мастерской. Она мельком окинула витрину, отметила взглядом ассортимент, явно не меняющийся со времен фашизма, и припустила дальше.
К следующей остановке в груди уже нехорошо что-то клокотало и булькало, и кажется, Анжи знала, что это.
«Куда я, собственно, бегу?».
«Вспоминай! В каждом городе, где есть хоть одно Гнездо, должно быть нейтральное хранилище!».
«Нейтральность в мире ночи? Ха. Ха. Ха».
И все же она, собрав остатки сил, поволокла ноги дальше, уже задыхаясь.
- Сеньорита, вам помочь?
Опустив глаза, Анжи увидела через опущенное ветровое стекло лицо удивленного итальянца – красивого, молодого, слегка позабавленного ситуацией, и явно горящего желанием принять участие в ее судьбе.
- Да, - хрипло выдавила она, - могу я сделать несколько звонков с вашего телефона?
- Конечно, - и она поспешно оббежала его машину и уселась слева от него.
Ей даже показалось, кожа недобро зашипела, оказавшись в тени.
- Куда вам? – доброжелательно спросил итальянец, не сводя глаз с полуобнаженной девушки – особенно с ее босых ног. Ангелина непослушными пальцами набирала номер Валенсио.
- Подальше отсюда.
«Обычно в таком виде от обманутых мужей-рогоносцев убегают любовники». Валенсио не отвечал. Чертовщина! Ангелина пыталась вспомнить – и не могла – номер приёмной Богуслава. А ведь столько раз она диктовала его в конце каждого сообщения! Проклятое солнце…
- Фортуна! – разливался тем временем итальянец в потоке комплиментов, - фортуна гранда, такого со мной никогда не бывало!
«А моя ситуация, пожалуй, похожа на критическую. Это вроде бы…».
«Даже не вздумай. Он ведет машину, если укусишь – разобьетесь».
С третьей попытки Ангелине удалось дозвониться до Сары. Выслушав с каменным спокойствием сбивчивые объяснения Анжи на гемма-лингве, Сара коротко ответила: «Жди там, где находишься», и дала отбой.
Ангелина вновь покосилась на восторженного спасителя. Ждать? Рядом с ним, таким лакомым, таким упоительно горячим? Когда ей так надо. Когда ей просто очень надо живой крови. Или ждать снаружи – там, где чертово солнце разнесет ее прахом, может, минут через тридцать? Чудовище жаждало крови, и очень хотело выжить.
-Я выйду здесь, - в полуобморочном бреду услышала Анжи свой голос, - остановите, пожалуйста.
- Но куда вы, сеньора?! – расстроился мужчина, однако все же остановил машину – и Ангелина едва сохранила равновесие, пока не добралась до какой-то подворотни – перетянутой веревками с сушившимся бельем, наполненной криками одинаковых чернявых детей, - везде дети, почему дети, такие сладкие, такие вкусные… - и запахом готовящейся еды.
Стараясь стать как можно менее заметной, она забилась под каменную лавочку – несомненно, стоявшую здесь еще со времен Римской Империи – и закрыла глаза, сжавшись в комочек.
Вызывает ли кровь привыкание? Бывает ли ломка? Почему, если реже бывать на солнце, так тяжело его переносишь? Что будет, если вампир укусит вампира? Что будет, если полукровка укусит вампира? Что будет, если человек укусит вампира, а тот укусит полукровку? Ангелина поморщилась, надеясь прогнать бред, что метался под воспаленными веками.
«Они найдут меня. Конечно, найдут. У них полно родственников в Италии, кто-нибудь обязательно примчится, чтобы обнюхать Римини…».
«Мы. У нас родственники».
«Будь у меня родственники, я бы не валялась здесь под лавкой, как клошар, надеясь не испепелиться еще хотя бы час».
«Не. Не испепелишься. Иссохнешь».
Это было правдой. С ужасом Ангелина видела, как ее руки ссыхаются – как будто от недостатка влаги сохнет сено на поле – тускнеет, делается ломкой еще вчера свежая зеленая трава. Зрелище это было жутким. Правда, в глазах тоже уже пробегали помехи – пока несильные, но регулярные.
«Я-то думала, что в монастыре привыкла голодать».
«Крови! Темноты! Сейчас же!».
Что-то хрустнуло в спине. Кажется, ссохшийся позвонок – первый из многих. Точно, вот еще и еще звуки. Похожие на те, с которыми злые пальцы Милицы перебирали четки в келье.
«Пропадаю».
Ей не дано было бояться солнца – страх отсутствовал, как понятие в ее системе бытия. Было отчаяние и боль. Привычная, тупая, возвратившаяся, наконец, на законное место. Вот и закончилась эпоха Дня в ее жизни – и как не вовремя! С щелчком начали отлетать скрутившиеся ногти на руках, затем и на ногах. Щелк! – ноготь долой. Пальцы скрючивались, сохло ногтевое ложе, приобретая характерный бурый оттенок.