Но время всегда вносит перемены, изменило оно и ритуал помазания сидимов — самую отвратительную из всех вернских традиций. Мы расскажем об этом опасном и древнем обряде.
Сцирпас знал, что сидимам понадобится защита от врагов — последователей Камня, ведомых летописцами далекого Аффингтона. В те дни они были могущественнее и активнее, чем стали потом, и преследовали кротов Слова чуть ли не у самого Верна. Чтобы защитить своих сидимов, Сцирпас создал грайков.
Существует много легенд о появлении грайков, но большинство считает, что эту расу Сцирпас произвел от самки, угнанной из близлежащей системы под названием Грисдейл-Лат. Эта самка стала его супругой и родила ему детенышей. Среди них был один (остальных Сцирпас отринул), отмеченный порочным клеймом Слова. Мутант положил начало чудовищной породе, уродливой и ужасной, но его мерзкая кровь оказалась сильной. Его назвали Грайком, и Сцирпас обучил его искусству убийства.
Грайк был скорее хитер и коварен, чем умен, но его преданность не знала границ. Чтобы удовлетворить его адскую похоть, ему присылали кротих из близлежащих систем. Хуже того, соблазненные рассказами о вернском могуществе, влекомые чарами, природа которых до сих пор остается скрытой в вернских писаниях, кротихи сами приходили спариться со зверем по имени Грайк. И от них он произвел страшное семейство кротов, крепких, коренастых и похотливых, с не знающими жалости когтями и одним убеждением: «Закон — это Слово, и, следуя Слову, мы всегда правы».
Сыновья Грайка стали первым поколением грайков, и от его семени произошли все остальные грайки, и до сего дня кровь Грайка легко распознать в кротах, презирающих это свое родство. Грайки были мутантами от крови Сцирпаса, они пришли из темноты вернских холмов, от рождения унаследовав жестокость и страсть к насилию, и их единственной верой была покорность Слову и беспрекословное подчинение сидимам, для служения которым они были вскормлены.
Все это Хенбейн прекрасно знала, хотя к ее времени роль сидимов и грайков изменилась и значительно расширилась. Хенбейн рассказывали эту легенду как историю, прославляющую Сцирпаса, а также придающую грозное величие Слову. Но теперь, обдумав ее заново, Хенбейн поняла, что подобно тому, как капля яда может отравить глубочайший колодец, так и две группы кротов — одна из фанатичных и ограниченных последователей Слова, а другая из их безжалостных слуг — отравили весь некогда прекрасный и спокойный кротовий мир.
Но с этим ужасным прошлым Хенбейн уже смирилась, благодарная хотя бы за то, что, насколько она знала, в ее жилах не течет кровь грайков. Впрочем, это было слабое утешение в той глубине мучений, которые терзали ее по ночам. Ведь ее кровь была кровью Руна и страшной Чарлок, а ее наследство — царство Сцирпаса.
Но если на ней это клеймо, как же вырваться отсюда? И куда бежать? Эти вопросы не имели ответа. Теперь Хенбейн не могла отделаться от мысли, что древние традиции, темные искусства, которым ее учили в детстве, заставили ее испортить и то единственно чистое, что она создала за всю свою жизнь, — Люцерна.
Да, она растлила его. Растлила своим телом, своей кровосмесительной лаской, когда все свое детство и юность, а потом и начало взрослой жизни он мог прикасаться к матери и обращаться с ней так, как может только любовник. Она сделала с ним то, что в свое время сделали с ней ее родители.
Но Хенбейн знала о себе и худшее. Когда Люцерн чуть подрос, но еще не вымолвил свое первое слово, она, прекрасно сознавая, что делает, выбрала ему наставника — Терца, старшего и самого омерзительного из Хранителей.
Терц любил молодежь. В самом деле, все служившие ему сидимы были юны, все умны, а некоторые просто прекрасны. Казалось, само Слово направляло его карьеру к единственной цели: стать достойным наставником для одаренного, способного на величайшее зло юноши — Люцерна.
— И все же он не был порочен, пока к нему не прикоснулся этот крот Терц... — прошептала Хенбейн, когда в самые мрачные воспоминания о поступках, которые уже не исправить, вкралось это: совершенно сознательно она отдала своего единственного детеныша Терцу...
Листы, хранящие сведения о появлении Терца в Верне, были уничтожены — возможно, самим Терцем. Протоколы собраний Хранителей, где его сделали Двенадцатым избранным, ликвидировал он сам. Все записи, относящиеся к роли Терца как Хранителя и наставника Люцерна, были «затеряны» — тоже дело его лап.