— Он мой сын, — тихо сказала Фиверфью.
Мысли о назначении Бичена и Камне все больше беспокоили ее. Она, родившая Крота Камня, не хотела отпускать его от себя. И пока июньское солнце разгоралось все ярче, Фиверфью тревожили предчувствия.
Нынешние историки, изучающие то время, выискивают признаки того, чем Бичену предстояло стать, в немногих отрывочных историях, которые рассказывали о нем после. Некоторые говорили, что он с детства обладал целительной силой и уже к концу мая исцелял кротов, другие — что он отправился в Болотный Край и пророчествовал там.
Но это не так. Сам Триффан в своих записях, проливающих свет на этот вопрос, сообщает, что до знаменательного дня в середине июня Бичен был обычным кротенком, а потом подростком и почти ничем не отличался от любого другого — разве что какой-то особой грацией и смышленостью крота, которому не нужно ничего повторять дважды.
В дни, предшествовавшие прикосновению Бичена к Камню, словно осознав, что детство наконец осталось позади, он плохо спал, его мучили кошмары, но последнюю ночь молодой крот спал спокойно.
Наконец настал рассвет, позвавший Триффана и Фиверфью в лес. Пока они чистили шерстку и ели, весь кротовий мир словно внезапно проснулся навстречу этому дню красоты — новому дню, когда кроты могли наконец взяться за исполнение своей задачи. Все чувствовали, что теперь, когда ночи мрака остались позади, кроты стали ближе друг к другу и к грядущему дню радости.
— К ясному дню вроде нынешнего, — тихо проговорил Триффан, оглядывая лес, который так любил,— к дню, когда мы снова обретем Данктон. Думаю, к тому времени меня уже не будет здесь и тебя тоже, любовь моя! Наши задачи будут выполнены, на этом месте будут жить другие кроты, они будут озираться по сторонам, как мы сейчас, и радоваться лету. Они унаследуют оставленное нами, как унаследовали мы то, что оставили нам наши предки, а те — что оставили их предки. Им предстоит разгадать то, что узнали мы, и узнать то, чего мы узнать не смогли.
Но солнце будет то же, и оно будет пригревать им шерстку, как нам сейчас. И Камень будет тот же и на том же самом месте. Прикоснувшись к Камню, они станут ближе к хорошему в нас. А мы, прикоснувшись к Камню, можем ощутить то, что будет хорошего в них. Безмолвие, к которому будут стремиться они, то же, что с помощью Камня обретем и мы.
Триффан и Фиверфью прижались друг к другу; свет падал на них и на росу вокруг, и Данктонский Лес был как бы одно целое, устремленное к единой цели, а потому не знающее сомнений.
Чуть позже в то же самое утро Бичен вылез из тоннеля и посмотрел на солнце. Все поняли, что для сына Босвелла и Фиверфью настала пора прикоснуться к Камню. И пока кротовий мир ждал, когда солнце взойдет выше, трое двинулись наверх, к Данктонскому Камню.
Глава третья
То же утреннее июньское солнце, что освещало им путь, дарило свой особый свет и другим кротам в других частях кротовьего мира. Одни смотрели на него радостно, другие мрачно.
Даже в системах, уже давно находящихся во власти грайков, где господствовало Слово (если это можно так назвать), — все знали, что в кротовьем мире есть Семь Древних Систем, где возвышаются Камни и где верующие кроты стремятся сохранить свою веру.
Большинство этих систем, такие как Роллрайт, Эйвбери и Файфилд, уже давно заняли грайки, а тамошние последователи Камня были разбиты и рассеяны. Но даже и тогда некоторые — очень, правда, немногие — верующие сохраняли слабую надежду, что когда-нибудь придут новые времена и можно будет снова открыть сердце своему Камню, снова прикоснуться к нему.
Однако две системы из Семи Древних были полностью опустошены и не заселены ни грайками, ни камнепоклонниками. Одна из них — Аффингтон, где Хенбейн из Верна захватила Босвелла и на много лет отняла его у кротовьего мира.
Другой была наименее известная из Семи Систем — Кэйр-Карадок, расположенный на западе, где в недавние времена жили лишь бродячие семейства. Теперь из прежних кротов остался лишь один, и он жил одиноко, без подруги, блуждая по холмам дикого Валлийского Пограничья вместе с немногими уцелевшими последователями Камня, не имевшими ни вождя, ни своей системы и держащимися за свою веру с особым упрямством и гордостью, какие отличают кротов тех бедных червями земель.