— Беспартийный? — высокий, кажется, был удивлен. — Тогда почему издеваешься над людьми? Жалуются на тебя. Учти: скоро наши вернутся, и ты за все заплатишь. Хочу дать тебе хороший совет: уходи с председателей сам, добровольно, пока не поздно, а не то… — Он вытащил из кармана шинели пистолет и небрежно повертел его в руке. — Пока что делаем тебе предупреждение. И запомни, коммунистический прислужник, больше предупреждений не будет! Понял?
Вконец растерявшийся, сбитый с толку Настас молчал. Наконец спросил:
— А вообще, вы кто такие будете?
Вопрос, заданный после всего, что произошло, прозвучал странно, однако высокий не удивился и даже, кажется, ожидал его.
— Я — подполковник армии США Дэннис. А это, — он кивнул на своих спутников, — мои люди.
Подполковник внимательно оглядел комнату, задержал взгляд на патефоне.
— Патефон мы реквизируем как награбленное у трудолюбивых честных крестьян имущество.
— Почему — награбленное? — запротестовал председатель. — Я на свои кровные купил.
— Знаем, на чьи… За счет трудового народа. — Пошли! — скомандовал он своим напарникам.
Патлатый подхватил под мышку патефон, и они вышли из дому. Настас метнулся было вслед, постоял на улице, сокрушенно вздохнул и вернулся в дом.
Отойдя подальше, старший остановился:
— Подождем. Как бы не увязался за нами этот болван. — Убедившись, что их никто не преследует, он продолжал: — А теперь — в контору этого Настаса. Быстро, быстро!
Разбуженный громким стуком, сторож без долгих расспросов открыл двери работникам милиции, и они вошли в дом с красным флагом на крыше. В большой комнате стояло несколько столов и старый продавленный диван. У изголовья дивана на полу стояла почти опорожненная бутылка вина с заткнутым кукурузным початком горлышком.
— Где сидит Настас, здесь, что ли? — человек со шрамом указал на стол с телефоном.
Старик-сторож, еще не проснувшийся, а точнее — не протрезвевший, сонно кивнул.
— Ключи от стола у тебя, мош?[4] Открывай!
— Да какие там ключи! Не золото же лежит. Одни бумаги. Девать некуда. Все пишут, пишут.
— А вот мы найдем, куда девать.
Он открыл ящики председательского стола и, вывалив их содержимое, стал с остервенением рвать бумаги в мелкие клочья, подряд, не глядя. В бумажном ворохе рука вдруг наткнулась на что-то твердое. Высокий извлек бумазейный мешочек с печатью и сунул его в карман. «Непонятно, почему печать не в сейфе», — подумал он и еще раз оглядел комнату. Сейфа нигде не было. «А еще хозяевами себя считают. Даже сейфа не могут поставить, зато о приемнике не забыли». Он подошел к тумбочке в углу комнаты, на которой стоял приемник «Родина», включил, покрутил ручку настройки, поймал музыку. «Работает». Над тумбочкой висела стенная газета «За урожай!» Он сорвал ее и затоптал сапогами.
Последние остатки сна и хмеля покинули старика-сторожа.
— Да что это такое вы делаете? — прошамкал он. — А еще из милиции. Что я теперь Даниле Макаровичу скажу? Ох, плохое дело, очень плохое, — запричитал дед.
— Скажешь, подполковник Дэннис был, он знает, — подмигнул своим сообщникам главарь. — И еще скажешь, что приемник мы реквизировали, как купленный за счет трудового народа. А ты, старый пьянчуга, сиди здесь и до утра носа никуда не высовывай. А для верности сделаем так…
Он выдернул телефонный шнур из розетки, бросил аппарат на пол и наступил на него сапогом. Послышался хруст.
— И вот еще что: эту тряпку, которая висит на крыше, — убрать немедленно. Смотри, мы проверим. Приемник не забудьте, — обратился он к сообщникам.
Трое исчезли так же неожиданно, как и появились. У двери парень со шрамом задержался, достал из кармана смятый листок, расправил его ладонью и прикрепил захваченными в сельсовете кнопками к стене.
Григорий Солтан, как и положено старшему, шел налегке. Патефон нес парень в пальто, приемник достался патлатому. Тяжелый приемник тащить было неудобно — не за что ухватиться, и вскоре Федор остановился посреди улицы и недовольно проворчал:
— На кой черт нам сдался этот ящик? Давай бросим его, Гриша.
— Эх ты, темнота, — покровительственно произнес Солтан. — Приемник — это окно в мир. Пригодится.
— Не знаю, о каком таком окне ты толкуешь, только пользы в этой бандуре не вижу. Загнать нельзя, сразу погоришь. Нам деньги нужны, а не эти игрушки. И пожрать бы не мешало. Тебе что — лафа, у дядьки, как у бога за пазухой, живешь, а мы с Корнелием уже и забыли, когда досыта ели.
— Ладно, ладно… — Григорий говорил подчеркнуто миролюбиво. В его планы отнюдь не входило с самого начала портить отношения с новыми друзьями. — Скоро будет все, что твоя душа пожелает. И жратва, и выпивка, и остальное.