Чобу и Енаки слушали его с интересом.
— Поручили мне вести одно дело по автоаварии, я тогда только начинал службу, следователем был. Стал допрашивать свидетелей. Один точно назвал и цвет машины, и повреждения описал. Оказалось — шофер по специальности. Художнику запомнилось лицо водителя, а одна дама все толковала о покрое и цвете платья, в которое была одета сидящая рядом с шофером женщина.
— А что должен был запомнить оперативник, Петр Иванович? — хитро улыбнулся Чобу.
— Все, молодой человек, все, что надо. Во всяком случае — как можно больше. — Он посмотрел на часы: — Спать пора, ребятки, устал я что-то сегодня.
«Ребятки» поднялись, стали прощаться. Уже у самой двери Кучеренко окликнул Степана:
— Минутку, Степан Афанасьевич. Чуть не забыл: кража церкви в Селиште у нас проходила? Я что-то не припоминаю такое происшествие. Неужели старею?
— Первый раз слышу об этой краже, Петр Иванович, не было ее в сводке. Так что с памятью у вас все в порядке. Дай бог каждому, как говорится…
— Ну и отлично. Завтра пораньше и отправимся в эту церковь, познакомимся с архангелами Михаилом и Гавриилом поближе.
В этот ранний утренний час церковь архангелов Михаила и Гавриила была закрыта. Кучеренко и его спутники остановились возле новых, недавно окрашенных дверей с поблескивающим на утреннем солнце тоже новеньким замком. На церковном дворе не было ни души. Они стояли, обсуждая, что предпринять, как вдруг калитка отворилась и во двор вышел невысокий полный человек.
— Кто вы, уважаемые, будете? — холодно и неприязненно спросил он, подойдя вплотную к оперативникам. Его маленькие, заплывшие глаза на одутловатом круглом лице смотрели неприветливо, настороженно.
— Из милиции… Извините, с кем имею честь? — в тон ему задал вопрос подполковник.
— Священник я, отец Леонид, в миру — Мардарь Леонид Павлович.
Кучеренко разглядывал своего собеседника. Ничто не выдавало в нем духовного лица. Дорогое серое пальто, щегольские ботинки, меховая шапка… Разве только длинные волосы, ниспадающие на плечи, да бородка клинышком.
— Скажите, Леонид Павлович, когда вашу церковь обокрали? — без долгих предисловий спросил подполковник. В том, что кража действительно была, он почти не сомневался. Судя по облупившейся, потрескавшейся штукатурке, церковь давно не ремонтировалась, а вот дверь была явно новая и замок тоже.
— Так вот в чем дело! — Мардарь как будто удивился. — А я полагал все уже кончено.
— Что — кончено? — не понял подполковник.
— Да дело это… Нам так милиция и сообщила. И бумагу прислали.
— Кто именно прислал?
— Участковый наш, кто же еще… Нет смысла, пишет, ловить злоумышленников, ущерб, мол, мизерный. Ничего себе — мизерный… В одной только дарохранительнице килограмм чистого серебра было. И крест напрестольный, тоже серебряный, украли, и дискосы. — Священник неприязненно посмотрел прямо в глаза подполковнику. — Икону Иоанна Ботезаторула унесли, старинную… В смутные времена уцелела, а сейчас вот украли…
— А когда же кража произошла? — спросил Кучеренко, несколько озадаченный услышанным рассказом.
— В ночь на пресвятой Покров владычицы нашей Богородицы и приснодевы Марии. Меня, правда, не было здесь тогда, на курорте лечился, печень у меня, — счел нужным пояснить священник.
— Извините, гражданин Мардарь, — как можно вежливее произнес подполковник, — пожалуйста, выражайтесь точнее, мы в ваших церковных праздниках не очень разбираемся.
— Это я знаю… Зато в другом разбираетесь, — священник снова бросил злобный взгляд на подполковника.
Беседа принимала неожиданный поворот, но Кучеренко не собирался отступать.
— Так в чем же мы, по-вашему, разбираемся? Поясните? Я, видите ли, не люблю намеков.
— Как с религией бороться, вот в чем, с опиумом для народа, как вы говорите. Это безбожники осквернили наш храм, простите, — атеисты, священник язвительно улыбнулся.
— Вы неточно цитируете Маркса, Леонид Павлович, у него сказано: религия — опиум народа. Улавливаете разницу? И не безбожники-атеисты церковь ограбили, а обыкновенные воры, преступники. Между прочим, и среди верующих они встречаются. Разве не так?
— В священном писании сказано: не укради, — пробормотал священник. — Великий грешник тот, кто позарится на чужое добро.
— У вас — грешник, а по советскому закону — преступник.