Нужно было проверить показания Выртоса.
Эту небольшую группу людей можно было принять за гуляющих, если бы не строгое, деловое выражение лиц. Впереди шел Выртос, за ним — следователь, инспектор уголовного розыска, техник-лаборант прокуратуры республики и понятые. Вот и озеро. Возле телеграфного столба под номером 6765 Выртос остановился. Все увидели горку свежеразрытой земли. Несколько взмахов лопаты — и показались номера — 16—90 МДЯ. Потом все сели в микроавтобус и поехали в сторону Бендер. На 383-м километре автобус по указанию Выртоса остановился. Группа углубилась в лес, и все увидели небольшую горку золы. Эксперт-криминалист взял из нее пробы и осторожно спрятал в пробирки.
Предстояло уточнение многих деталей, сбор остальных доказательств. А пока что взялись за Савку. Тот отрицал все. Прошло несколько дней.
— Слушайте, Савка, — сказал на одном из допросов следователь, — запираться бессмысленно. Вы только усугубляете этим свою и без того тяжкую вину. Выртос во всем признался; и Грицкан тоже — в предсмертной записке.
Савка, услышав имя Грицкана, вздрогнул, недоверчиво взглянул на следователя:
— Разве Иван умер?
— Да, покончил с собой. Вот фотография, — Быцко протянул снимок останков преступника на рельсах.
Савка долго разглядывал эту страшную фотографию, потом произнес:
— Не верю. Это вы сделали фотомонтаж. Иван жив…
Быцко понял: парень боится, очень боится Грицкана, даже мертвого. Не без труда ему удалось убедить Савку, что Грицкана действительно нет в живых, и он заговорил. Как и Выртос, он все валил на Грицкана. Классическая ситуация повторилась.
— Объясните мне, Савка, — спрашивает следователь, ознакомившись с результатами только что закончившейся криминалистической экспертизы, — каким образом под ногтями жертвы — Бершадского — оказались хлопковые волокна зеленого цвета из той же ткани, что и ваша куртка?
— Не знаю… — глухо отвечал Савка, отводя взгляд.
— Не знаете? Тогда я скажу. Ваша жертва сопротивлялась, пыталась вырваться не из каких-то других, а из ваших рук, Савка. Хваталась за куртку. Отсюда и волокна под ногтями.
Преступник понял: следствие знает многое, и стал давать показания.
…Вечером двенадцатого апреля из дома по улице Чапаева, 41, вышли двое. Один держал в руках черный портфель. Направились к автостанции.
— Уже поздно, автобуса на Каушаны может не быть, — сказал Савка.
— Ничего, найдем машину. — Грицкан открыл портфель и показал своему приятелю тяжелый молоток. — Слушай меня. Остановим любую легковую. Ты сядешь сзади, я — рядом с шофером. Потом, когда выедем на шоссе, я попрошу водителя остановиться на минутку. Надо, мол, по нужде. И кашляну. Тут ты и стукнешь его вот этим, — и Грицкан передал Савке портфель.
На станции автобуса действительно не оказалось, и тут на свою беду подкатил так и неизвестно почему оказавшийся в Теленештах Бершадский. Узнав, что он направляется в Кишинев, попросили подвезти. Бершадский колебался недолго: по пути, тем более, что пассажиры не торговались. Выехали на пустынное в позднюю пору шоссе, остановились, и Савка нанес первый, несмертельный, удар. Еще живого Бершадского бросили на заднее сиденье. За руль сел Грицкан. Возле колодца Велешко он остановил машину, заставил Бершадского выйти, снять часы и раздеться. Тот с ужасом наблюдал, как Грицкан открыл багажник и вытащил заводную ручку. Савка крикнул:
— Что ты, не надо, сядем в тюрьму!
Грицкан зло усмехнулся:
— Не бойся, дурак. Вспомни: когда угнали летучку, чтобы взять магазин, — не сели. А клуб в Салкуцах — неплохо поживились, помнишь? А пластинки в каушанском ресторане? Тоже не сели. И сейчас не сядем, если только прикончим свидетеля. А не то смотри, — и Грицкан угрожающе поднял заводную ручку. — И тебе достанется.
Они говорили открыто, не таясь, о своих прошлых преступлениях, и Бершадский понял, что обречен. Слабый луч надежды затеплился, когда Грицкан почему-то спросил его:
— Ты кем работаешь?
— Слесарь я, такой же рабочий, как и вы…
— Рабочий, говоришь? Видали мы таких рабочих, — цинично процедил Грицкан.
Это было последнее, что услышал Бершадский, прежде чем блеснувший в темноте тяжелый металл рассек ему голову.
Человек был еще жив, когда его бросили в колодец. В последней отчаянной попытке он цеплялся за деревянный сруб с такой силой, что под ногти вонзились частицы древесины, извлеченные позднее и подвергнутые исследованию. От этих леденящих душу жутких подробностей даже следователю по особо важным делам республиканской прокуратуры Салионову, которому было поручено дальнейшее расследование, становится не по себе. А ведь он опытный юрист и повидал немало темных, оборотных сторон жизни. Эти двое убили человека хладнокровно, обдуманно, без тени колебаний, с особой, как творят юристы, жестокостью.