Выбрать главу

Сава на улыбку не отозвался. Казалось, он весь ушел в свои мысли.

— Ладно, все скажу, потому как доверяю вам. Вижу — хороший вы человек, да и свою душу облегчу.

Поздним зимним вечером, когда в доме уже спали, в окно настойчиво постучали. Встревоженный Сава вскочил, поспешил к дверям. Ночь выдалась темная, безлунная, и он, как ни старался, не мог разглядеть лиц стоящих возле двери людей. Один из них был высокий, широкоплечий, другой пониже и сложением помельче. Высокий сказал: «Принимай гостей, Сава. Не бойся, мы свои». По голосу Тудос узнал Филимона Бодоя. Они зашли в комнату, Сава зажег керосиновую лампу и при ее свете увидел, что спутником Бодоя был Александр Губка, односельчанин. Бодой снял немецкую шинель и шапку-ушанку и остался в черной рубахе, перепоясанной тремя пулеметными лентами. Ручной пулемет он прислонил к стене, вытащил из-за пояса три гранаты с длинными деревянными ручками, похожие на бутылки, и положил их на пол рядом с пулеметом. Два пистолета, заткнутые за пояс, оставил при себе. Губка остался в черной ватной фуфайке, только расстегнул ее. Под фуфайкой торчал пистолет.

Незваные ночные гости, не дожидаясь приглашения, уселись за стол. Бодой, с усмешкой взглянув на испуганное, растерянное лицо хозяина, произнес: «А ты вроде не рад нам, Сава, разве так у нас принимают гостей?» Тудос хотел было ответить, что в гости их не звал, однако благоразумно промолчал, поставил на стол кувшин вина, кусок сала и немного хлеба. Бодой отхлебнул из стакана: «Вино у тебя неплохое, а где же закуска?» Сава пробормотал, что в доме больше ничего нет. «А у кого есть?» — Бодой строго взглянул на Тудоса, и тот назвал Беженаря, своего соседа. Напарник Бодоя Губка поднялся, но Бодой его остановил: «Нет, к Беженарю не ходи, я ему не доверяю. А ты сам разве не знаешь, что он с большевиками якшается? Сходи к Рошке, у него всегда есть еда. Его позови, и других тоже, сам знаешь, кого. Собрание проведем, как они говорят». — Бодой зло усмехнулся.

Губка возвратился в сопровождении небольшой группы крестьян. На их лицах, еще хранивших следы сна, отражалось любопытство вперемешку со страхом. Бодой предложил всем сесть за стол, разлил вино, разложил принесенную Губкой еду. Высоко подняв стакан, который почти целиком утонул в его огромной руке, он торжественно произнес: «Выпьем за то, чтобы ни одного большевика-коммуниста не осталось на нашей священной земле». Губка вскочил, полез чокаться. Остальные выпили молча. Бодой, одним махом осушив стакан, продолжал: «Конец скоро ихней власти, братья. Война большая будет, и я выйду, наконец, из леса, куда меня, словно зверя, загнали. Большим человеком стану, и вас, кто мне помогал, не забуду, ну а с теми…» — Он не закончил, налил себе вина, с жадностью выпил. — С прислужниками коммунистов у нас будет разговор особый. Все им припомню».

Бодой достал из кармана потрепанную книжку. «Смотрите, братья, — он повернул обложку так, чтобы всем было видно. — Эта правдивая книга называется «Зверства большевиков». В ней описано, что они с нами сделали, как издевались над трудовым народом, над вами, братья. А вы теперь, словно неразумные, слушаете их лживые речи, в колхоз записываетесь, детям вашим в их проклятый комсомол разрешаете вступать. Глупцы! Вспомните: раньше каждый был сам себе хозяином, работал на себя, а не на их проклятый колхоз. Они вас обирают в этом колхозе, заставляют трудиться на большевиков. Посмотрите на наших украинских братьев! Лучшие сыны украинского народа — бандеровцы — житья не дают коммунистам и их прислужникам. Вот настоящие герои! И нам помогают. Это оружие, — Бодой показал рукой на сваленные в кучу в углу гранаты и пулемет, — они дали. У них оружия — сколько хочешь, потому что Америка для них ничего не жалеет, снабжает всем, что нужно для борьбы с коммунистами. И нам с вами тоже пришлет…»

Бодой говорил почти до утра и заключил свою речь так: «Вы меня все хорошо знаете, я слов на ветер не бросаю. Запомните: каждому, кто подаст заявление в колхоз, а также тому, чьи дети вступят в комсомол, придется плохо, очень плохо. Пусть потом пеняет на себя. — Он обвел всех угрюмым пьяным взглядом. — А теперь идите, и никому о том, что здесь слышали и видели — ни слова».

Люди расходились молча, стараясь не смотреть на Бодоя. Его побледневшее от вина лицо, похожее на гипсовую маску, внушало непреодолимый страх и отвращение.

Когда дом опустел, Бодой потребовал, чтобы хозяин уложил его и Губку спать. Они спали почти до вечера следующего дня. Прежде чем уйти, Бодой заставил Тудоса принести им кувшин вина и кое-что из продуктов и забрал все с собой. Возле двери он сунул под нос хозяина две гранаты: «Смотри, если проговоришься коммунистам, что мы у тебя были, взорву к чертовой матери дом вместе с женой и детьми». Потом они приходили еще несколько раз, и все повторялось сначала.