Сергей Ильич с большим вниманием слушал рассказ Савы Тудоса, а когда тот умолк, не спешил возобновить разговор. Лишь громкое назойливое тиканье стенных ходиков нарушало воцарившуюся тишину.
— Когда в последний раз приходил к вам Бодой? — задал, наконец, вопрос гость.
— Это я хорошо запомнил, потому что как раз наутро наш председатель колхоза пропал. Позже его убитым нашли… в колодце. Вы, наверное, слышали.
— Да, рассказывали. В селе поговаривают, что Бодой убил Коцофана. — Гость внимательно взглянул на Тудоса. — А вы, Сава Пантелеймонович, как считаете?
— Откуда мне знать? — пробормотал Тудос. — А Тимофея Ивановича жалко. Справедливый был человек.
— Значит, в последний раз Бодой приходил к вам ночью, накануне того дня, когда Коцофан пропал. Он был один или с Губкой?
— Один пришел. Потребовал, чтобы накормил, ну выпил, само собой, и спать лег. — Тудос замолчал, припоминая подробности той ночи. — Только я заметил, что не спалось ему, все по комнате ходил, туда-сюда, я слышал. А ушел под утро. И приказал, чтобы я сообщал, если кого чужого, не из нашего села, на улице возле дома замечу. Сказал еще, чтобы я сына своего тоже предупредил насчет этого. О том, что вы, Сергей Ильич, у меня жили, обязательно должен сказать, он все равно узнает. От других. Так что лучше уж сам, чтобы не подумал — скрываю. Боюсь я его, Сергей Ильич, не за себя — за детей. Его все у нас в Мындрештах боятся. А вы, пожалуйста, никому не говорите о том, что я рассказал.
«…Однажды вечером у меня в доме собрались женщины на пряжу. Пришли и мужчины, они просто сидели, разговаривали. Неожиданно вошел Филимон Бодой с наганом в руке и спросил бригадмильца Штефана Кирикэ: «Ты меня разыскиваешь? Вот я здесь». Кирикэ промолчал. Бодой ударил его несколько раз рукояткой нагана по лицу, и Кирикэ упал, весь в крови…»
«…Ночью ко мне в дом постучали. Я открыл, вошли Бодой и Губка Александр. Бодой потребовал, чтобы я отдал ему оружие, которое мне, как бригадмильцу, дала милиция. Я ответил, что никакого оружия в доме нет. Они все перерыли в комнатах, забрали мои брюки, ватник, сапоги, наручные часы, швейную машинку, увели двух овец и забрали восемь кур. Перед уходом Бодой три раза выстрелил из пистолета в стену, показал на пробоины и сказал, что когда коммунистов прогонят, он меня расстреляет возле этой стены…»
«…После прашовки кукурузы мы ехали с поля на подводе в село. На дороге нас остановил Бодой, одетый в черные брюки и черную фуражку. У него были автомат и винтовка. Он схватил моего маленького ребенка, которого я брала с собой на работу, и унес его в виноградник. Мой муж работает бригадиром в колхозе, я недавно вступила в комсомол…»
ЗВЕНЬЯ ОДНОЙ ЦЕПИ
Майор Жугару постучал карандашом по столу. Утренняя оперативка началась. Сотрудники уже научились по характеру этого стука распознавать настроение нового начальника. Сегодня стук был громкий, настойчивый — верный признак того, что начальство не в духе. Разговоры мгновенно смолкли. Хмурое, озабоченное лицо майора не предвещало ничего хорошего.
— Начнем с главного, — Жугару открыл лежащую перед ним папку, полистал бумаги. — А главное — вот оно. — Он приподнял папку с делом Бодоя, подержал на весу и в сердцах бросил на стол. — Главное — Бодой… — Казалось, ему стоило большого труда произнести это имя. — Вчера на бюро райкома меня спросили: до каких пор эта бандитская сволочь будет разгуливать на свободе и творить свое черное дело? И вот сейчас этот вопрос я хочу задать всем нам. — Майор обвел глазами поочередно каждого и уперся тяжелым взглядом в капитана Москаленко, который только что приехал из Мындрешт и не успел доложиться начальству.
Капитан быстро поднялся:
— Кое-что рисуется, товарищ майор, работаем над связями. Но конкретного пока почти ничего, к сожалению. Законспирирован он крепко, боятся его люди, молчат. И Парапел, тот, что у Бодоя кузнечному ремеслу обучался, тоже молчит. Ужом вьется, знает, будь он неладен, где его дружок прячется, по всему видать, что знает, а слова не вытянешь. Между прочим, — озабоченно заметил капитан, — у него кузня как раз напротив сельсовета. Все на виду… кто приходит, кто уходит. Наблюдательный пункт — лучше не надо. Они все о нас знают. — Почти все, — после паузы поправился он.