«Надо будет душ принять, похолодней», — Аурел заторопился в ванную. Волшебники из «Водоканалтреста» или жэка, кто их там разберет, словно отгадали его желание: горячей воды не было. «Тем лучше, теперь никуда не денешься». Вода показалась обжигающе холодной, но только в первые секунды. Прохладный душ унес с собой остатки хмеля, дал привычное ощущение бодрости, и он энергично приступил к бритью. Намыливая щеки, Аурел вглядывался в свое отражение в зеркале. Он находился еще в том счастливом возрасте, когда созерцание собственной внешности не приносит разочарования или, тем более, горечи. Скорее напротив. На него смотрел молодой брюнет с правильными чертами смуглого лица и голубыми глазами. В семье говорили, что в роду у них кто-то был из России. Лицо казалось совсем молодым, только начавшие седеть виски выдавали, что молодому человеку уже далеко за тридцать.
Вероника поджидала мужа на кухне, чтобы вместе позавтракать. Аурел весело сказал:
— Доброе утро, мадам Кауш! Что у нас на завтрак? — Мадам — так по примеру любимого им знаменитого комиссара Мегрэ называл он жену, когда был в хорошем настроении.
— Доброе утро, господин комиссар, — в тон ему ответила Вероника.
— Ну, я, положим, не комиссар… пока, разумеется, а вот то, что ты мадам Кауш, так же верно, как то, что сегодня — понедельник. Так чем все-таки будешь кормить?
— Паштет из гусиной печенки, трюфели и сыр пармезан, господин комиссар. — Вероника пододвинула мужу тарелку с тремя сосисками и зеленым горошком.
Оба рассмеялись. Наскоро поев, Аурел взглянул на часы и заторопился на службу. После некоторого колебания — надевать или не надевать пиджак — выбрал последнее: день обещал выдаться жарким, а он не такой уж большой начальник, чтобы париться в пиджаке, вот прокурор — другое дело, ему по службе положено…
Мысли Аурела вошли в привычное русло. Уже второй год, как его перевели в Заднестровск из глубинного района на севере Молдавии. Как повышение по службе это расценивать не приходилось, однако сам факт перевода из глубинки в этот город о чем-то говорил, хотя должность Кауша осталась прежней — следователь районной прокуратуры. Особенно рада была переезду Вероника. Прирожденная горожанка, она так и не привыкла к почти сельскому укладу жизни глубинного райцентра. Здесь же, в Заднестровске, Вероника снова оказалась в привычной среде: театр, педагогический институт, библиотеки… наконец, магазины. И работой была довольна. Школа, в которой она преподавала русский язык и литературу, считалась одной из лучших в городе. Да и Кишинев, где жили родители Вероники, стал намного ближе.
Приблизился, но только, если так можно выразиться, географически, к своей матери, которая жила в небольшом южном селе, и Аурел. Географически, потому что не стал навещать ее чаще, чем прежде. Старший брат, Василий, остался в селе, работал в колхозе. Когда Аурел кончал среднюю школу, Василий вернулся в родное село из города с дипломом агронома. Сам попросил направить. Узнав, что Аурел собирается на юридический, покачал головой:
— Решать, конечно, тебе, но подумай как следует. Неблагодарная это работа и грязная — с преступниками иметь дело всю жизнь… Посмотри на мои руки, — продолжал Василий и показал свои загрубевшие ладони с въевшейся в кожу и под ногти землей. — Вроде грязные, да? Однако они чисты. А ты, брат, видно, начитался разных детективных историй, да по телевизору насмотрелся, как преступников ловят проницательные сыщики, вот и мечтаешь… Только учти, в жизни все сложнее…
Что мог ответить на эти резкие слова совсем молодой человек, почти юноша? Однако он чувствовал, что брат в чем-то главном не прав. Сейчас бы он нашелся, что ответить. Он сказал бы примерно так: «Дорогой товарищ агроном, я с огромным уважением отношусь к твоей профессии, как, впрочем, и к другим. Однако, чтобы люди могли спокойно заниматься своим делом, необходима и наша работа. Ты называешь ее грязной. Допустим, хотя грязной работы вообще не бывает. Мои руки так же чисты, как и твои, и совесть тоже чиста. Быть может, именно наша работа, как никакая другая, требует чистых рук».
Погруженный в свои мысли, Аурел неторопливо шел знакомой дорогой. Путь от его дома в новом микрорайоне, получившем у горожан громкое название «Заднестровские Черемушки» (видимо, за неимением пока другого, официального), был не близкий, однако он предпочитал ходить пешком: никак не мог привыкнуть к троллейбусной толчее. И думалось при ходьбе почему-то лучше.