Махаринец, притворно вздохнув, вымолвил:
— Вы правы, товарищ следователь, наша недоработка. Понимаете, мы разбрасываем наряды раз в неделю, равномерно, чтобы не было прогулов. Случается, что и дважды выписываем.
— Однако вы большие новаторы, как я погляжу, весьма оригинально с прогульщиками боретесь. Придется писать на вас представление в исполком горсовета. К этому мы еще вернемся. Скажите, что делал Пысларь 16 августа? Это можно установить по нарядам? Об этом я уже спрашивал, однако ясного ответа не получил. Предупреждаю: за дачу ложных показаний вы несете уголовную ответственность.
— Понимаете, приходит ко мне на днях Пысларь и спрашивает: где, мол, согласно нарядам, я работал 16 августа? А наряды были еще не закрыты. Он мне сказал, куда он ходил по заявкам, назвал три адреса, я и выписал наряды.
— Не показалась ли вам странной такая просьба? Припомните, что он еще говорил?
— Говорил еще, что милиция его допрашивала, интересовалась, где он был в тот день.
— Так прямо и сказал?
— Так и сказал.
— И вы молчали? Нехорошо получается.
— Он просил никому не говорить, — как ни в чем не бывало ответил «хороший парень» Махаринец.
Кауш посмотрел ему в глаза. Что это: бездумное желание «помочь», наивность или просто глупость? Однако в красивых карих глазах техника не было ровным счетом ничего, кроме пустоты. Захватив пачку нарядов, следователь вышел на тихую зеленую улицу.
Итак, слесарь пытался доказать свое алиби, в этом нет сомнений, но так неумело, в открытую… Зачем ему было рассказывать технику, что его вызывали в милицию? Непонятная откровенность. С другой стороны, у преступника выхода другого не было, вот и уцепился за соломинку. Но зачем все-таки посвящать техника в подробности? Однако не много ли ты хочешь, от малограмотного, спившегося слесаря жэка? Сказал, чтобы разжалобить: выпил, мол, с кем не бывает, а милиция придирается. Техник поверил, решил «выручить». А вообще — туман, туман. Пока все на песке. Нет прямых улик.
В кабинете было тихо и прохладно. Аурел сел за стол, закурил, открыл папку с черными цифрами на глянцевой обложке и подшил изъятые наряды. С сожалением отметил, что папка стала толще лишь на самую малость.
Зазвонил телефон. Говорил Сидоренко, только что возвратившийся из командировки.
— Вода на Бугазе, доложу я вам, Аурел Филиппович, просто замечательная!
Аурел невольно позавидовал старшему лейтенанту, однако сказал суховато:
— Кажется, вы не купаться ездили на побережье.
— Порядок, товарищ следователь. Повидал того гражданина…
Кауш не дал ему договорить:
— Вот и отлично, вечерком встретимся, заезжайте за мной. Наша машина опять на ремонте, а у милиции транспорт всегда найдется.
В командировке Сидоренко за одни сутки успел загореть и посвежеть. От него так и веяло морем. Порецкого он нашел без труда в доме отдыха «Голубой залив». Счастливый обладатель горящей путевки не отрицал, что вместе с Пысларем делал левую работу, но остальное отверг начисто: не такой он, Миша Порецкий, фраер, чтобы вкалывать в первый день отпуска. Левак — другое дело: почему не зашибить копейку, да еще перед отпуском. Встретились они с Пысларем в конторе после обеда, а что делал Виктор раньше, он и понятия не имеет.
«Но и Пысларь считался с понедельника в отпуске, — вспомнил Кауш, слушая доклад Сидоренко, — а на работу вышел, когда его попросили. Значит, сознательнее, совестливее оказался?»
Оперативники поехали в село. Гудым сообщил им, что в сельсовет несколько раз приходила учительница Нина Алексеевна, спрашивала Кауша.
— Послать за ней бадю Георге? — предложил он. — Видно, дело у нее важное. Нина Алексеевна зря приходить не будет.
Пока бадя Георге ходил за учительницей, группа в полном составе совещалась. Будников доложил, что узнали они с Поятой. Дочь Пысларя Евдокия разошлась с мужем и боится одна оставаться на ночь, и к ней поочередно приходят ночевать братья — Савелий или Иван, однако в ночь на 16-е никто не пришел. Рано утром Савелий явился в свою тракторную бригаду и работал весь день. Младший же, Иван, дома не ночевал, потому что поздно ночью вместе с друзьями уехал в Комрат — сдавать документы в училище механизации. Таким образом, алиби братьев не вызывало сомнений. Колхозные же сторожа толком ничего сказать не могли, путались, несли какую-то околесицу о ночных выстрелах, осветительных ракетах и прочих невероятных событиях.