— Если я тоже выберусь наверх, я найду тебя… Возможно, мне понадобится твоя помощь.
— Что ты задумал?
— Тебе не надо этого знать, Ларсен.
— Но…
— Не надо — значит, не надо, — перебивает Ульф. — Если со мной что случится, я пришлю кого-нибудь…
— Ты думаешь… — осторожно начал Ларсен. — То есть я хочу сказать…
— Я ничего ее думаю, — взрывается Ульф. Для того, чтобы думать, нужно иметь факты, а их у меня нет. Одна интуиция. Нюх. Назови как угодно… — Ульф вдруг резко придвинулся к Ларсену. — Они же скрывают что-то, неужели не видишь? Тянут с официальным сообщением. Почему? Я чувствую, здесь что-то не так, какой-то подвох, обман. Ловушка, дерьмо какое-то… Понимаешь?
Ларсен молчит, обескураженно глядя на Ульфа.
— Все, Ларсен. Иди, — коротко бросает тот. — Тебя не должны здесь видеть.
Выходит доктор. Ульф тут же бросается к нему.
— Он что-нибудь сказал еще?
— Он умер.
Доктор берет сигареты в ящике стола, молча закуривает, глядя в пространство.
Густая полутьма. В дымном тумане с трудом угадываются очертания разрушенных домов. Ларсен идет по разрушенной улице, лавируя среди завалов кирпича, стекла, свисающих проводов и покореженных, сгоревших автомашин.
То там, то тут из тумана выплывают фигуры людей, бредущих куда-то. Многие в противогазах, марлевых повязках, но в обычной одежде, превратившейся в грязные лохмотья. Другие — вообще без защитных средств. Бредут без цели, неизвестно куда.
Неожиданно впереди, среди руин, ярко высвечиваются какие-то трубы, металлические конструкции. Столб пламени поднимается над ними и тут же опадает. Ручейки огня текут по улице, разбегаясь среди обломков. Навстречу Ларсену бегут люди. Он бежит вместе со всеми, не в силах выбраться из людского потока.
Наконец его выталкивают на площадь перед большим полуразрушенным храмом. Ларсен оказывается возле пролома в стене здания. На какое-то мгновение мелькает перед ним фантасмагорическая картина: толпа людей в противогазах и возвышающаяся над всеми фигура пастора — в противогазе, армейском обмундировании и с ручным полицейским мегафоном. Пастор что-то кричит в мегафон, но слов не разобрать.
Серо-грязный туман, смешанный с гарью, скользит над черной водой. Небольшой плот — несколько бревен, соединенных обугленными досками, — медленно движется по воде. Ларсен неуклюже гребет обрезком доски. Громоздкое противорадиационное обмундирование сковывает его движения. Сквозь стекла противогаза он видит руины города, освещенные тут и там островками огня. Рядом плывут, теряясь в дыму, какие-то обломки, бревна, сгустки, цепляясь за торчащие из воды развалины затопленных домов.
Рухнувший мост, вероятно, соединявший ранее две частя города, лежит в воде, и плот скользит под почерневшей каменной аркой.
У берега покачиваются несколько лодок, переполненных людьми. Сквозь дым просвечивают фары санитарной машины. В их лучах мелькают фигуры в противорадиационном обмундировании, из развалин идут и идут с носилкам.
Вдоль берега — остовы деревьев, превратившиеся в уголь. Они все еще тлеют, по стволам пробегают красноватые искры. Струи пепла стелются по земле, кружатся в воздухе, осыпаются с берега на воду. Воздух полон медленно опускающихся черных хлопьев. Плот Ларсена относит все дальше и дальше от берега. Здесь течение сильнее, и Ларсен перестает грести, ложится на доски.
Темнота. Спичка на миг выхватывает из тьмы циферблат часов и тут же гаснет. Ларсен лежит на кровати одетый, одеяло сбилось в комок. Где-то открывается дверь, полоса тусклого аварийного света проникает в комнату, освещая голые стены подвалов музея, превращенных в убежище. В полосе света возникает фигура девочки-подростка. Она проходит мимо Ларсена, держа на вытянутых руках поднос с лекарствами и стаканом воды.
Девочка открывает дверь в соседнюю комнату.
— Опять? Когда это кончится, господи?.. Зачем вы мучаете меня? Зачем? — доносится хриплый женский» голос.
Девочка возвращается.
— Поешьте, — говорит она Ларсену. — Я уже приготовила вам завтрак.
— Да-да, спасибо, — отвечает он, растирая пальцами глаза и виски.
В просторном полуосвещенном холле музея темнеет длинный обеденный стол, по бокам симметрично расставлены стулья. Ларсен идет через холл мимо нескольких дверей. Одна из них полуоткрыта, оттуда доносится стук пишущей машинки.
Ларсен заходит в кухню, достает из шкафа таблетки, несколько упаковок разного цвета. Девочка держит стакан под тонкой, едва заметной струйкой воды, текущей из крана.
— Супруги Тешер еще не ложились, — сообщает она, удивленно поглядывая на приоткрытую дверь.
Ларсен молчит, аккуратно раскладывает на столе таблетки, садится, ждет. Девочка ставит стакан перед Ларсеном, садится рядом. Так же, как и Ларсен, она, прежде чем принять таблетки, раскладывает их на столе.
Неожиданно стук машинки затихает.
— Ну что, что опять? — раздается раздраженный голос Тешера. — Неужели нельзя было позаботиться об этом раньше?
Шумно раскрывается дверь, в холл выбегает госпожа Тешер, бессмысленно топчется у большого стола, замечает в кухне Ларсена.
— Доброе утро… Простите, у нас кончилась бумага. — Она решительно подходит, глядя на Ларсена сквозь большие, косо сидящие очки. — Если вы позволите… У Анны…
Ларсен встает, но девочка опережает его:
— Я принесу. Пойдемте.
Появляется Тешер, подходит к Ларсену, садится рядом.
— Слишком много причин, — говорит он. — И в сущности, каждой из них было достаточно…
— Я бы советовал вам немного поспать.
— Надо спешить. Сорок восьмая глава, конца не видно. Могу не успеть. — Тешер тяжело вздохнул.
Госпожа Тешер с толстой пачкой бумаги проходит через холл к себе.
— Нельзя терять темп, — снова вздыхает Тешер. Он вдруг поспешно встает, выходит из кухни, но тут же возвращается. — Простите… Я забыл спросить, как самочувствие вашей супруги?
— Плохо, — говорит Ларсен.
Тешер сочувственно кивает, стоит, не зная, что сказать, затем молча уходит.
Ларсен возвращается к себе. В небольшой комнате, сосредоточенно согнувшись под неярко горящей лампой, он безостановочно вращает ногами под столом педали электропитания. Слышен мерный, волнообразный шелест. На столе полуразобранный противогаз с отомкнутой коробкой фильтра. Ларсен с усилием отгибает что-то в коробке фильтра, от напряжения стискивает зубы. Металлическая деталь с резким звоном отлетает в сторону и ударяется о стену. Он встает и на цыпочках подходит к полуоткрытой двери в соседнюю комнату. Прислушивается. Там тихо. У противоположной стены в сумеречном свете просматривается постель, на которой лежит, отвернувшись к стене, одетая в брюки и теплый свитер женщина.
Накал в лампе постепенно слабеет. Ларсен поспешно шарит по полу, находит деталь и, сев к столу, снопа изо всех сил вращает педали. Свет становится ярче.
Женщина в соседней комнате открывает глаза. Ей видны только работающие ноги под столом, равномерное движение колен мужа. Анна утыкается лицом в подушку.
Входит девочка с подносом в руках, на нем — автоклав. Ларсен поднимает голову.
— Посиди, — говорит он. — Она спит. Девочка ставит поднос на стол, садится против Ларсена.
— Как ты думаешь, — говорит Ларсен негромко, — сколько банок он возьмет за акваланг? Я предлагал десять, но он отказался.
— Он и за пять отдаст. Просто поторговаться хочет…
Ларсен прислушивается к шороху в соседней комнате и снова склоняется над столом.
— Вы не ждите, — говорит девочка. — Если вам надо идти… Я сама…
— Может, придется ее держать. Ты не справишься.
— Я еще не сошла с ума, чтобы меня держать, — неожиданно доносится голос Анны из соседней комнаты.
Ларсен и девочка вздрагивают. Ларсен идет в спальню, по дороге машинально что-то переключив на приборном щитке у двери.
— Давно не спишь? — Ларсен поднимает одеяло, лежащее на полу, укрывает жену.
Анна резким движением сбрасывает одеяло на пол. Ларсен садится на край постели.
— Уже утро? — спрашивает она.
— Да. Сейчас Тереза сделает тебе укол, и я уйду, попробую достать лекарство.
— Лекарство… — издевательским тоном повторяет за ним Анна и осекается, с напряженным ожиданием следит за приближением девочки с подносом в руках.
Та останавливается у постели. В тот же миг Анна, приподнявшись, изо всей силы бьет снизу по подносу. Шприц и ампула летят на пол. Девочка стоит в полной растерянности, потом бросается подбирать осколки.
— Оставь меня в покое… — стонет Анна. — Я тебе говорила… Сделай мне другой укол, другой!
Девочка встает, с пальца ее течет кровь. Уходит.
— Извини нас, — говорит Ларсен ей вслед.
— Я устала… — едва слышно продолжает Анна, — Это же издевательство. Ну что тебе стоит? Ну я прошу тебя. Ты не представляешь… Больше нельзя терпеть. И незачем, незачем! Это ужасно… Через несколько часов начнется опять.
— К этому времени я вернусь, принесу лекарство.
— Ты же знаешь, что никакого лекарства нет и быть не может! Я умру. Понимаешь? Почему ты думаешь, что для меня будет сделано исключение?
— Ты могла бы сделать такой укол мне? — помолчав, спрашивает он.
— Да, — не задумываясь, отвечает она. — Да! Да!
— Мы все умираем, ты же знаешь, — говорит он. — Одни чуть быстрее, другие медленнее. Надо надеяться…
Она хрипло, отрывисто смеется:
— Мне жить осталось день — два, может быть часы, а ты читаешь мне мораль. Меня тошнит от тебя, от всех вас… Устала…
Она закрывает глаза и лежит неподвижно. Ларсен продолжает сидеть рядом.
— Прости, — чуть слышно, как во сне, говорит Анна.
— Я понимаю, — тихо отзывается Ларсен. — Постарайся уснуть.
Ларсен поднимает с пола осколок ампулы, оглядывается, куда положить его, но ничего подходящего не видит, сидит, держа осколок в ладони. Затем замечает, что Анна смотрит на него.
— Зачем тебе акваланг? — спрашивает она торопливо — Ты что, собрался лезть под воду? Ты сумасшедший? Не понимаешь, что вода наверняка активна? Ну, я спрашиваю тебя! — В ее голосе звучит отчаяние.
Ларсен молчит, виновато опустив голову.
— Могли уцелеть сейсмографы. — Он чуть вздохнул, словно извиняясь за то, что говорит. — Я даже знаю, где… В лаборатории, рядом с нашим домом. Там, конечно, теперь все затоплено, но ведь дамба разрушилась не сразу… Значит, и затопить их могло не сразу. Несколько часов сейсмографы должны были работать… Если это была война, то должны быть зафиксированы повсеместные землетрясения. А если нет…
— Ты дурак? — резко перебивает его Анна. — Ты думаешь, можно найти доказательство, что мир не погиб, и он от этого воскреснет? Ты что, слепой? Не видишь, что вокруг тебя происходит? — Она вдруг начинает плакать. — Что со мной, ты тоже не замечаешь. Боже! Все сошли с ума… Все… Не могу больше.
Она отворачивается. Лежит, медленно проводя пальцем по стене.
— Уйди, — шепчет она. — Очень тебя прошу… Ларсен встает, поднимает одеяло, кладет его на край постели в ногах Анны и уходит. Он поднимается по винтовой лестнице, сворачивает в полутемный коридор, останавливается возле одной из дверей, стучит. Никто не откликается. Ларсен открывает дверь. В пустой комнате чернеет койка у голой стены. На ней, укрывшись грудой тряпья, спит человек. Неподалеку стоит стул, рядом виолончельный футляр. Больше в комнате ничего нет.
— Ив, — довольно громко зовет Ларсен и несколько раз бьет рукой по открытой двери. — Ив, проснитесь…
Виолончелист что-то бормочет со сна и с головой ухолит под ворох одежды. Ларсен выходит из комнаты.