— Спотыкайся! — Или: — Чего, чего? Пугайся, леший! Ну, встал тоже, дурак тебя нанюхал!
Сундук ерзал и ежился, он был в коротенькой ватной курточке, ноги в ношеных валенках, подшитых кожей. Он все время постукивал ногами одна о другую. Потапыч жалел лошадь и пускал все больше шагом: «Виданное дело — не кормя, больше тридцати верст сломать».
Так и тащились мы, волочились. А сердце летело и, кажется, обогнало бы ветер. Изредка лошадь, озябши, переходила без понукания на легкую рысцу. До самой притайболовой деревни, где жил сват, не случилось ни одной встречи. Это был малопроезжий проселок, в стороне от казенного тракта.
В деревню мы въехали в глухое предутрие. Только в одном окошечке мелькнуло дрожащее пламя лучинки и сейчас же погасло.
Потапыч застучал в широкие, крепкие ворота. Сундук выскочил было из саней поразмяться. Потапыч сердито крикнул:
— Чего сигаешь? Успеешь! Только народ навлекешь. Сиди уж смирно. Не к теще на блины приехал.
Когда мы въехали во двор, Потапыч и сватов сын сейчас же распрягли лошадь, поставили ее под навес, в уголок потеплее, у санок закинули оглобли вверх, а сват закрыл ворота, завалил низ тесовиной-подворотней, под которую не подлезет ни любопытствующий мальчишка, ни собака, ни курица, ни мышонок. Заложил в скобы толстую слегу — засов, припер оба воротища сосновым горбылем и запер ворота на большой замок.
Сундук сказал:
— А ты говоришь, Потапыч, — не к теще на блины. Выходит, вроде все-таки на долгую побывку.
— А говорить-то не о чем, через час рассветать будет. Куда вас отправишь? Пережидать будем до ночи, — рассердился сват.
А наш Потапыч молчал, как виноватый, и старался держаться так, как будто его дело сторона и не он нас привез, а мы его.
Я скоро понял, почему Потапыч обмяк: уж очень суров, жесток был сват, дядя его жены, настоящий северянин, родом из холмогорских крестьянских крепышей.
В сенях попалась нам навстречу красивая молодуха — шарахнулась, скользнула мимо, взглянув мельком с неприятным любопытством, без улыбки. Мы прошли в чистую горницу с кружевными занавесками, с дерюжными половичками, протянутыми дорожкой к киоту в переднем углу. Хозяйка, пожилая, унылая, ввела нас, беспрестанно кланяясь. В глазах ее была какая-то жалость к нам.
— Не нравятся мне люди, — сказал Сундук. — Чего это она нас жалеет? Думает, попали на несговорчивого черта. Ну, и мы сами с усами. Посмотрим.
Нас оставили в горнице одних, и долго никто к нам не шел.
— Что-то долговато советуются наши сваты. Тоже нехороший знак, — затревожился Сундук, но тут же отвлекся, заметил цветок на окне: — Гляди-ка, это столетник у них в горшочке, очень помогает от ран, при порезах; эк куда его занесло, в Беломорье!
Спустя немного времени заявился Потапыч. Он был суетлив и неспокоен.
— А я запряг сызнова. Оборачиваю сию минуту. Затемно бы, до рассвета, домой ввалиться.
— Как же это ты? Не отдохнув? Не кормя? Уморишь лошадь, а все равно не поспеешь. Чего вдруг испугался-то, Тимофей Потапыч? — спросил Сундук.
Потапыч ему не пожелал ответить, а обратился ко мне:
— Давай, что ль, рассчитаемся. Сейчас поеду.
Я достал деньги, вручил их Потапычу молча и отвернулся к окошку.
— Прощай, коли что, — сказал Потапыч.
Я ответил:
— Охота тебе терять еще время на прощания. Поезжай не прощаясь, а то опоздаешь.
Потапычу, видно, стало так не по себе, что он даже развязал кушак на тулупе.
— Да это вот все сват: говорит, стражники стали наезжать, проверяют, нюхают; кабы раньше, говорит, знал, не взялся бы; греха, говорит, наживешь. Ну, не осуди, значит, Павел Иванович. А с ним, со сватом, ты покруче будь, покруче, а главное, на водку не жалей, Павел Иванович.
И, наконец, Потапыч решился выговорить самое главное:
— А может, и прикинешь ему немножко к сговоренной цене…
Ясно было, что надо сделать какой-то ход — или мы отдадимся свату на разграбление. Мы переглянулись с Сундуком и, кажется, одинаково оценили положение. Я взялся за шапку и сказал Сундуку:
— Значит, едем и мы обратно.
Сундук подтвердил:
— Мы таковские, нам все едино: не вышло — не надо.
Потапыч остолбенел, не ждал этого:
— Да троих-то, не кормя, и лошадь не довезет.
— А ты покорми, нам не к спеху.
— Рассветет — на стражников напоремся.
— А мы скажем стражнику, что в гости, мол, к теще на блины катались.