Сундук ответил со спокойствием, почти зловещим:
— Запрягать сейчас же, а то…
Тимоха и Ерема спьяну перепугались.
— Ну, выводи, Тимоша, гнедую, а я сбрую залажу, — сказал Ерема.
Разъяренный, выбежал к нам из избы сват. Он орал:
— Не дам!
Богатырь Тимоха с помощью Еремы связал отца вожжами и запер его в полухолодную клеть.
Запрягли, по совету Еремы, двух лошадей в двое розвальней. Передние решено было пускать в болотистых местах вперед порожнем — для пробы дороги, а на остальном, хорошо проезжем пути разделиться по двое на лошадь.
Когда мы тронулись, передом поехали розвальни с Тимохой и Еремой, а за ними мы с Сундуком.
И вот мы опять в поле. Впереди нас черная кайма тайболы. Кажется, она совсем близко, перед мордой передней лошади, а сколько ни едем, она не приближается к нам.
Мороз все больше становился лютым, воздух скрипел, ветер обжигал брови и лоб. Ресницы тяжелели. Сковывало дыхание.
Вначале мы въехали в мелколесье, где ветер мел дорогу, поднимая снежную пыль и крутя бешеные винтовые смерчи, взвивавшиеся, как призраки, и мгновенно рассыпавшиеся у корней низеньких кустарников. Потом стали по бокам дороги подниматься все выше и выше стволы елей и сосен. Ветер умчался, как будто испугавшись тесноты и темноты. Лошади пошли шагом. Мы ехали узеньким коридором. Верхушки деревьев так высоко ушли, что я их уже не мог видеть; закутанному в башлык, мне трудно было откинуть назад голову. И чудилось, что вершины вытянулись в бесконечную небесную высоту. Я отклонился всем телом на спинку саней; звезды блестели над головой.
След лошадей становился глубже; снег рыхлел, чем дальше подвигались мы по коридору тайболы. Тимофей и Ерема остановили переднюю лошадь; стала и наша, толкнувшись в задок передних саней. Ерема и Тимофей пересели к нам, а переднюю лошадь пустили порожнем. Лица у Еремы и Тимофея были заиндевелые. Мы все четверо молчали. Вдруг передние сани опять остановились. Тимофей соскочил посмотреть. Оказалось, передняя лошадь ушла по колено в снег. Дали ей вытащить ноги, отдохнуть и опять тронулись. Но через несколько шагов опять толчок и остановка: лошадь провалилась почти по брюхо. Все четверо пошли вытаскивать. Вытащили, тронулись, и снова ухающий звук провала: передняя лошадь ушла в снег всеми четырьмя ногами. Когда ее вытащили, Ерема запустил кнутовище в провал, кнутовище не достало дна, спустил руку по локоть и, вытащив кнутовище, объявил, что «пожалуй, под снегом вода».
Тимофей и Ерема пошли пешими вперед по дороге. Отойдя, остановились, посовещались; голосов их нам не слышно было. Поговорив, они пошли опять вперед. И вдруг Тимофей провалился по колено. К нему бросился Ерема и сам увяз.
Мы пошли к ним. Ерема, повернувшись к Сундуку, заголосил по-бабьи:
— Убей, а не поеду. И лошадей погубим, и сами все погибнем. Гляди, мороз, а от лошади пар, из последних сил выбилась.
— Чего же ты голосишь и причитаешь? Говори толком.
Как ни тяжко это было решить, но мы все-таки решили поворотить назад.
Всю дорогу до деревни ни один из нас не сказал ни слова.
В глухой, холодной ночи деревня казалась прижавшейся к земле и свернувшейся в комочек. Она замерла и как будто боялась шелохнуться, так мертво и тихо было в ней. Даже собаки не лаяли, все попрятались.
Ерема, приободрившись от близости черных силуэтов сараев и изб, сбалагурил:
— Ты залай, залай, собачка, у Еремы на дворе!
В ответ, как будто услышав, где-то один раз сквозь сон тявкнула собачонка и смолкла.
И вот опять барабаним в те же проклятые крепкие ворота. Надо действовать, а мы вторые сутки все вертимся около одного места.
Нам отпирала и светила хозяйка. Сват спал. Тимофей и Ерема, отпрягши, сейчас же разбежались по избам. Мы остались с Сундуком под навесом, не зная, что предпринять. Хозяйка с фонарем возилась около лошадей.
— Как это где-то у Тургенева: хорошо тому, кто может в такую ночь найти кров. И помоги, господь, бесприютным скитальцам, — сказал я.
Сундук обиделся.
— И интеллигент же ты непроходимый, ну тебя к лешему! Тут мать родную забудешь, а ты Тургенева вспомнил.
А Тургенев-то нас и выручил: хозяйку, видно, очень тронули его слова.
— И то бесприютные! Эх, вы! — вздохнула она. — Спрошу пойду Тимоху. А вы зайдите, обогрейтесь в избе.
Переговоры с Тимохой были не короткие и не легкие: так и не захотел парень вылезать из-под тулупа. Хозяйка подняла «меньшо́го», Кирюшку, мальчишку лет пятнадцати, велела запрягать в «санки с ковровым задком» «лошадь, не езженную нынче», и везти нас… мы сдались с Сундуком… везти нас на большой казенный тракт. Кирюха весело сказал: