После бурного и откровенного начала знакомства нам легко было договориться обо всем, что предстояло практически сделать по заводской организации, и о том, как втянуть Константина Ложкина и Терентия Солнцева в общерайонную работу. Вопрос о Михаиле решили обсудить на партийном собрании добровцев.
— Но только, дорогие товарищи, по общерайонным делам я вам дам вначале кое-какие отдельные поручения. А там посмотрим…
— Испытание? — засмеялся Солнцев. — Ну что ж, идет!
— А может быть, вас пошлет заводская организация делегатами на районную конференцию…
Оба смущенно потупились, но одновременно и загорелись хорошей мечтой о настоящей партийной работе.
Была уже ночь, когда мы вышли от добровцев. Как много мы побродили сегодня! Какой это был долгий день! Перебираю его в памяти: утро, просыпаюсь в чайной; бегу на явку, праздник на улице, воздушные шары, волнующие, чудесные новости на явке, мы идем на вербное гулянье, птичка не взлетела, я брожу вокруг рабочих спален на Серпуховской; вот Никанор Никанорович, вот кондитеры, а вот милые Костя и Теря. Я люблю такие полные дни. Ноги еле волочатся, а все существо возбуждено, и так не хочется, чтоб кончался этот бесконечно долгий день. Что-то еще бы сделать, куда-то пойти, полететь…
А безлунная весенняя ночь сияла синим светом. Завернул крепкий мороз. Звезды горели и пылали по-зимнему.
— И у добровцев тоже огонь критики… Весело, Павел?
— Да, Клавдюша, весело. Но я думаю сейчас о другом. Представляешь ли ты, что такое партийная идейность и какой могущественной притягательной силой она обладает! Она увлекает, втягивает, вдохновляет! А что ребята критикуют — значит, берутся везти, а коль все возьмутся, то вывезем, конечно; не можем не вывезти. Не нравится критика только тем, кому собственное самолюбие дороже дела.
Было поздно. Но Клавдия решила все-таки идти ночевать к отцу.
— Он будет мучиться, тревожиться, если я не приду. Он же передал, что будет ждать меня сегодня. Папа ревнует меня и стал теперь так обидчив, обязательно спросит меня: «Неужели тебе, дочь, не любопытно узнать, что у меня вышло в Петербурге…» Конечно, папа будет оскорблен до глубины души, если не приду. А шпики!.. Ну что же: зайду не с улицы, а с переулка, куда выходит наш садик. О том, что можно зайти с переулка, эти шпики и не догадаются… там есть калиточка, а от нее тропа, которую проторила Степанида, когда ко мне приходила.
— Да, мне Груша показывала: тропочка через весь сад, от калитки до самой террасы. Но если появились шпики, то ночью возможен визит, и зацапают тебя. Решительно настаиваю: не ходи!
— Ты не прав. Шпики подождут-подождут, увидят, что не возвращаюсь, и отложат: зачем в дом врываться, когда меня нет? Ясно вам, милый Павел, или не ясно?
Она взяла меня под руку. Нам обоим хотелось молчать. Синева неба была густая, как бывает ранней весной. Я шел и думал. Почему-то всплыли в памяти слова Герцена, давно запавшие мне в душу: «Внешняя сторона жизни никогда не рисовалась светлой в наших фантазиях: обреченным на бой с чудовищной силой, успех нам казался почти невозможным». Совсем не так у нас, успех ощущается близким, и кажется даже, что он стоит где-то рядом, у порога, и вот-вот войдет и скажет: «Я пришел, ибо каждый ваш шаг готовил и приближал мой приход». И «внешняя сторона жизни» стала для нас светлой, какие бы беды с нами ни случались.
Я думал о наших отношениях с Клавдией. Я не знаю, как их назвать, но они дороги мне, я счастлив ими, и я до самой глубины искренен с Клавдией. Она, кажется мне, также беспредельно правдива со мной. Но отчего я ощущаю какую-то принужденность? Мы любим друг друга и стыдимся, боимся, избегаем близости, и оттого мы говорим друг другу как будто не свои слова — не от всей души, а играем какие-то сочиненные роли и все оглядываемся: не сбились ли со своих ролей?
Вот и забор садика. Вот и калитка в заборе. Переулок мертв, — ни души, ни скрипа шагов. Здесь и звезды будто молчаливее и тише, не переливаются, не мигают.
Пробуем открыть калитку, но она не открывается, очевидно завалена со стороны сада снегом. Что же делать? Клавдия решает перелезть через забор.
— Почему я не перелезу? Вот вздор какой! Конечно, перелезу.
Находим место, где забор пониже. Клавдия просит меня отойти и не смотреть, как будет перелезать.