— Мы попросим достать для тебя «копию»… Поселимся мы с тобой как можно ближе друг к другу…
— Какой ты глупый! — громко и весело рассмеялась она.
Отчего это Клавдия умеет смеяться в самых серьезных обстоятельствах? Это счастливый дар. У меня нет такого дара. Надо бы его в себе создать.
Иван Семенович встретил нас шуточкой:
— Ага, опять вместе! Вижу, вы строго держитесь коллегиального начала при обращении к моей технике…
Он сильно огорчил меня, объявив, что может устроить для Клавдии только простую «фальшивку».
— Да и не только сейчас, но и вообще «копий» на женские паспорта у меня не бывает, за всю практику, может быть, встретилось случая два. Перед нами явление, достойное раздумья. Не решаются женщины позволить снять копии с их паспортов, чтобы передать какой-то неизвестной им особе? Почему? Объяснения не знаю. Но позвольте описать несколько пространнее само это явление. Я заметил, — конечно, только в пределах моей узкой практики, — что женщина гораздо легче идет на опасность тогда, когда опасность видна, когда можно смотреть ей в глаза, чем тогда, когда опасность невидимая и скрытая, такая, что будет грозить постоянно, и если объявится, то уж подползет исподтишка и неожиданно.
«Фальшивку» Иван Семенович обещал изготовить сегодня же к вечеру. Об имени, отчестве и фамилии Клавдия сказала, что ей безразлично, какое бы ни поставил Иван Семенович. А мне стало неприятно, что у Клавдии может оказаться какое-то иное имя.
— А как комната? Нужна вам безотлагательно?
— Хотелось бы. Но могу пока обойтись и ночевками…
— Хорошо, поторопимся достать. А территория, местоположение? От чего дальше, к чему ближе желается?
Мы оба сильно покраснели. Но ни я, ни она на набрались духу, чтобы сказать, что «желается» ближе ко мне, а еще бы лучше — и ей и мне комнаты в одной квартире.
Уходил я, досадуя на свою застенчивость. Но Иван Семенович и на этот раз оправдал свое прозвище, показав себя истинно ангелом.
Мы уже стояли на пороге, как он вернул нас:
— Дети, а если мне подвернутся две комнаты а одной квартире?.. Будут с вашей стороны возражения? Так чего же молчите? Будут возражения или не будут? Сильные будут возражения или не сильные?
А мы опять не решились признаться. Но наши секреты были видны ему, как на ладони. И он заключил за нас:
— Устрою в одной квартире.
Когда из темноватой и сырой комнатушки Ивана Семеновича мы вышли на улицу, день блестел еще больше. «Это сейчас наша свадьба, — подумал я, — мы ее празднуем в солнечном свете».
— Павел, а у меня есть такая хорошая, такая радостная новость, и я тебе все никак не могу сказать про нее…
— Злодейка! Почему же не сказала сразу?
— А я и сейчас боюсь говорить о том на улице. Это очень значительное, очень важное.
Меня вдруг осенило:
— Такое солнце, такой радостный день! Поедем за город, Клавдинька.
— Чудесная мысль, Павлуша! Но только едем ненадолго. Вечером нам предстоит очень важный поход… Я тебе все расскажу, когда мы будем в поле, в лесу… нет, лучше в поле, чтоб никто не смог подслушать.
По дороге на вокзал я купил Клавдии букетик подснежников, позабыв, что у меня не хватит денег на билеты.
Обыкновенно меня совсем не занимает, есть ли у меня деньги или нет, не занимает и то, как я одет. Мне тягостен только прямой голод, и я тревожусь, когда нет ночлега. Ко всему остальному бытовому я отношусь с таким же отчужденным равнодушием и намеренным незнанием, как всякий беспечный и гордый нищий.
Но почему же, если встречается необходимость одолжиться чем-нибудь у Клавдии, то все во мне щетинится и протестует? И я не знаю, злоба ли это у меня на быт за то, что он смеет вмешиваться в такие чистые мои отношения, или это мещанин просыпается во мне в таких случаях со своими вековыми мужскими предрассудками… Проанализируем, и если убедимся, что мещанин, то будем душить его в себе! На всякий случай попробуем сейчас придушить хоть слегка, чтоб посмотреть, как это у меня будет выходить.
— Клавдюша, у меня нет денег.
Мещанин, вопреки моему приказу, покраснел, и огорченная его гордость жалобно пискнула.
Со станции мы быстрым шагом прошли через дачный поселок, свернули к опушке леса и скоро достигли открытого поля.
Ветер свистел и гулял по пустым, голым и неприветным весенним просторам, от вида которых хорошо мечтается о том, что далеко-далеко и что до нас не сбывалось, а при нас сбудется и сделается, может быть, нами же.
— Я люблю, когда вместе и ветер и припекает горячее солнце. Смотри, Павел, на сколько верст открыт простор…