— Я думаю, никто бы из нас в районе не стал отводить вас по личным мотивам. По вашим знаниям вы, конечно, более подготовлены, чем любой из нас. Но какова ваша политическая позиция сейчас? Она не внушает мне доверия.
— Я стою на почве решений последнего пленума. Может быть, вы намерены им не подчиняться? Но тогда будет разговор не о моей, а уже о вашей позиции. И тогда уже потребуются иные меры — и не от нас с вами, а от общегородского руководства.
— Бросьте, товарищ Викентий, угрозы. Поговорим о деле. Вы, конечно, привезли резолюции?
— Нет… я переправлялся через границу в очень тяжелых и рискованных условиях.
— Так. Но вы ведь в курсе… Осведомите хотя бы о самом существенном.
— Резолюции на днях будут здесь.
— Ну, а пока?
— В резолюции признается необходимость восстановления организационного единства партии.
— Как это толковать?
— По-моему, толковать надо так, как я сейчас только что толковал на примере вашего района.
— А разве постановление допускает различные толкования? — спросил я.
— Да, Павел. К сожалению, на другой же день после пленума появились два исключающих друг друга толкования. Ленинцы толкуют так, что это должно быть единство партийных большевиков, признающих сочетание нелегальной и легальной работы, с теми партийными меньшевиками, которые признают старую, нелегальную партию и ее дальнейшее укрепление.
— Вроде нашего меньшевика рабочего Жаркова, — вставил я.
Викентий продолжал:
— А лидеры меньшевиков, которые связаны с ликвидаторами, толкуют так, что это должно быть единство нелегальной партии с легалистами, которые от нее отошли.
— То есть дезертировали из нее и вели и продолжают вести борьбу против нее, вроде Благова, — снова вставил я.
Викентий отозвался обиженно:
— Нельзя ли пока без личностей, Павел? Продолжаю. Те, кто держатся ленинского толкования, те определяют отношение к легалистам так: если легалисты впредь обязуются подчиняться постановлениям партии, то с такими возможно говорить о совместной работе, если отказываются подчиняться, то никак невозможно.
— Ясно. За такое сообщение большое вам спасибо, товарищ Викентий. Все теперь понятно. Есть ленинское толкование и есть антиленинское. Ну, а вы… какого же именно толкования держитесь вы лично?
— Я лично, как и еще кое-кто, думаю, что надо смотреть на дело шире… Следует быть более гибким.
— Точнее — вы против ленинского толкования? — спросил я.
Викентий запротестовал:
— Зачем же против? Не против. Но практические условия так разнообразны… По-моему, надо все предоставить практике, надо принимать во внимание условия и даже личные особенности каждого отдельного работника… Могут быть непредвиденные комбинации.
— Никакого, значит, руководящего принципа, а чистая резина — куда хочешь, туда и гни? Да вы, Викентий, оказывается, самый гнилой примиренец!
Теперь уж не я, а Викентий начал волноваться. Он почувствовал, что слишком рано раскрыл свое примиренчество.
— Слушай, Павел, должны же мы понять и сойтись друг с другом. Я тебе сейчас объясню свою позицию.
Викентий стал «объяснять». Я слушал и старался понять. Но я не понимал. Это было выше моих сил. Говорил он, однако, очень складно, он доказывал преимущества единства вообще и теперь особенно, когда реакция мобилизовала против рабочего движения все силы и все средства полицейского давления, все средства одурачивания, обмана, развращения, все средства ограбления и гнета. По сути он говорил об отвлеченном единстве, не чувствуя, что его доводы повисают в пустом пространстве. Его ужасали расхождения с вожаками разных легальных и нелегальных группок и течений, а то, что за этим расхождением с вожаками растет и крепнет истинно жизненное сплочение и единство рабочих на низах, он не видел. Он рассуждал больше как адвокат, чем как политик. Адвокат намеренно иногда принимает исходные положения своего противника, чтобы затем, жонглируя ими, переубедить противника и привести его к принятию нужных ему, адвокату, выводов. Оттого выводы оказываются притупленными, как бывает с плохо направленной бритвой — и наточена, а не режет.
— Вы забываете, товарищ Викентий, что нам, политикам, а не адвокатам, надо не переубеждать, а разбить ликвидаторов и лишить их авторитета в глазах рабочих, — сказал я ему.
Адвокатская манера роднила его с ликвидаторами. Мне претила эта уклончивость. Такие свойства не в природе борца. Клавдия же, по-видимому, заслушалась Викентия. Неужели ее уже затянуло в этот пустопорожний грохочущий поток слов?