Сундук перестал шагать, подошел ко мне и молча потрепал меня по плечу. Я решил, что это означает конец критическому разбору. Но оказалось не так.
— И еще, Павел, одна, тоже существенная ошибка. Вы молодцы, что много сил бросили на укрепление нелегального аппарата. Это основа. Это начало всех начал. И вы создали хорошо связанное ядро в районе. Ну, а что в это время творилось в общемосковском масштабе? Это вас заботило? Ведь труднейшее было положение. Московскую организацию потрясали полицейские налеты, провалы шли за провалами. И все же товарищи из других районов пытались установить взаимно связь, товарищи из разгромленных общемосковских центров делали нечеловеческие усилия, чтобы возродить руководящий центр. А что же вы? Поставили вы ваше хорошо связанное ядро на службу этому первостепенному общемосковскому делу, делу воссоздания московского центра? У меня впечатление, что нет. Вы как будто больше ждали, когда вас позовут и спросят, а сами не спрашивали, как идут дела, и не требовали, и не помогали. Не отрицаю, вы оказали сильное сопротивление примиренцу Викентию, не испугались его начальнических угроз. И все-таки ваше ядро могло бы сыграть роль рычажка для общемосковского дела. А нет, не сыграло.
Я видел его правоту и удивлялся, как мог я не замечать так долго наших промахов. И чувствовал, как многому еще надо мне учиться. И грустил о своей неподготовленности к самостоятельной политической и организационной работе.
Мысленно я принял уже решение просить организацию дать мне работу пропагандиста в кружках начального типа. Я дал себе в эту минуту слово еще больше усилить свою подготовку к этому делу, хотя и без того, по признанию товарищей, к пропагандистской работе я был не плохо подготовлен.
— Не удивляйся. Я тебя отругал за ошибки, — опять начал Сундук. — И правильно отругал. Скажу тебе: всегда учись опыту борьбы.
Он замолчал, видимо сосредоточившись на воспоминаниях. Потом перешел к тому, что́ и как нам делать дальше.
— Тянуть больше нельзя. В ближайшее же время созываем районную конференцию. Принимайте меры, Оповещайте. Если тройка рассчитывает на восемнадцать — двадцать делегатов от пятидесяти — шестидесяти предприятий, так это же чудесно! Пора, пора организационно закреплять достигнутые вами успехи. Иначе все может пойти на убыль, без закрепления. Я буду на конференции. Сделаю общий доклад, как член Московского комитета. От Московского комитета мы рекомендуем тебя в районный комитет как ответственного руководителя района.
Я не верил своим ушам, я не понимал…
— Сундук, ты же говоришь какой-то, прости меня, вздор. Я же не гожусь в руководители…
— Почему не годишься? — искренне удивился Сундук.
— Ты же сейчас только доказал это на моих ошибках… И я, Сундук, с твоей критикой, ей-богу, всем сердцем согласен… верь мне.
— Ах, вот как! — протянул Сундук. — Понимаю, понимаю… Я не ожидал, что ты такой чувствительный дуралей. Ну конечно. Слушай, что тебе говорят, и делай, что тебе говорят, раз сам не соображаешь. Значит, резюме: во-первых, выдвигаем тебя ответственным руководителем района, во-вторых, — забыл тебе сказать, — ты также намечен запасным кандидатом в Московский комитет на случай ареста основного состава.
ГЛАВА XXVII
Не странно ли, что я снова попадаю к Связкину?
Звоню у дверей его дома и немного волнуюсь — не за него, а за себя: сдержусь ли и сумею ли выполнить то, о чем просил меня Сундук?
Перед расставанием в тот вечер нашей встречи Сундук мне сказал:
— У меня к тебе просьба: давай одно дело пополам между собой разделим. Я беру на себя Жаркова, постараюсь уговорить, чтоб выставил свою кандидатуру в районный комитет, а ты сходи к Ефиму Ивановичу Связкину. Усовести ты его: чего это он со своими меньшевистскими идолами и иконами не порывает! Я уже послал Ефиму через одного падежного парнишку «особый оттиск» со статьей Ленина. Пусть старик вначале почитает о подлейшей измене своих идолов. А ты навести его, посоветуйтесь, пораздумайте: ты ведь когда-то был у него в кружке, он тебя своим «выкормышем» по партии зовет. И вот так, сердечно, по старой дружбе, спроси его: как, мол, понимать поведение меньшевистских цекистов? Словом, дожми, попытайся дожать… Старик, может оказаться, еще и не совсем потерян. Все-таки ведь рабочая кровь.
И вот я звоню к Ефиму Ивановичу. Открывает дверь, как всегда, Авдотья Степановна. Старуха принимает мой приход не как одолжение, а как запоздалое выполнение долга: