Мы условились с Соней, что созовем сегодня же экстренную явку в «Вятском». А тем, кто почему-нибудь не может явиться сегодня, следует явиться завтра в те же часы. Предстоящая явка была последней перед днем конференции. Оставалось всего два дня. Были уже сообщены адреса промежуточных этапов и пунктов, — при свороте в поле с шоссе после заставы, при входе в рощицу, перед оврагом и все другие прочие… Менять пароли мы пока не видели нужды. Но если б оказалось у нас время, то раздать новые в самый канун конференции было бы надежнее.
На случай, если один из нас не сможет попасть на явку, мы с Соней сообщили друг другу всю информацию, которую должны были на явке передать представителям подрайонов: и по Сониной техническо-секретарской линии, и по моей политико-организационной. Таким образом, любой из нас мог бы провести явку один. Разумеется, если не явлюсь я, то всякого рода разъяснения по неожиданно возникающим вопросам подрайонов придется отложить до личной встречи на конференции.
На первых же порах нас ждала неудача. По дороге в «Вятское» я попал под слежку. Как я ни крутился по улицам и переулкам, слежка не отставала. Был очень велик риск навести шпиков на самую явку.
Я решил, что лучше мне и не подходить близко к магазину. Но это было только половиной дела. Оставалось еще вырваться из сетки. А она была густа.
Я все дальше отводил слежку от «Вятского», и наконец мне осталось только одно средство — окунуться в толпу. Я это сделал у вокзала. Шпик, однако, оказался опытный и проскользнул за мною в вокзал. Выбежав на платформу, я вскочил в вагон отходящего в ту минуту дачного поезда.
Не без волнения вышел я на станции, где мы совсем еще недавно бродили с Клавдией. Я направился по той же дороге, по какой шел с нею. Воспоминания были тяжелы. Но еще тяжелее обрекать себя на безделье, когда надо действовать и действовать…
Тот же извилистый путь привел меня, как и тогда, на кладбище. Тот же кладбищенский сторож попался навстречу. Может быть, он узнал меня, а скорее не узнал. Но, увидев меня, заговорил, как будто продолжая неоконченную неизвестно с кем беседу. А может быть, он просто вслух думал свою привычную думу, последнюю в жизни, единственную, способную занять его невозмутимый покой.
— Вот я и говорю, — обратился он ко мне, — который раз уж говорю, потому что который раз замечаю все то же. Не возвысилась еще молодежь, чтоб уважать тех, кто жил до них. А много сделали отцы наши. У меня жизнь была большая. Видел я таких людей, которые на страшную грозу ходили, не закрывая глаз. В пятый год были здесь расстрелы, возле станции, когда дружинники отступали из Москвы. Малый от этих людей след остался, и, может, не велик был их взнос, да души-то своей отдали они великую долю, да чего там… вся душа их исчерпана была без остатка здесь… Бывает и так: делал человек дело, а славы не добыл. А потом ты после него будешь делать и прогремишь. Так неужели ж дело погибшего не зачтется? Нет, зачтется. Ты не кичись перед отцом, что его дела остались в безвестье… Нет, ты почти отца, который лежит здесь под ветлами. Почти отца уважительным воспоминанием. Это он тебе большие и малые ровики и засыпал для твоей дальней дороги.
Я попросил у старика ночлега. Он напоил меня молоком. И до ночи все рассказывал, как после восстания прорывались через карательные заграждения и не прорвались дружинники, все полегли на этой станции…
Утром я вернулся в Москву и поспешил к Степаниде, чтобы узнать от Сони, как прошла явка, на которую мне не удалось попасть.
У палисадника на скамеечке сидела Степанида. Я почуял, что это неспроста. Она кивнула мне, чтоб я прошел мимо.
— Соня пропала, — шепнула Степанида, делая вид, что углублена в вышивание, которое держала в руках.
Мне ничего не оставалось делать, как пойти в магазин «Вятского издательства»: там, может быть, я получу хоть какие-нибудь сведения о Соне. Судьба Сундука тоже тревожила меня.
Путь к вятскому магазину на этот раз был чист, впрочем, за точность такого рода заключений поручиться никогда нельзя. Я рискнул зайти. И очутился в задней комнатушке незадолго до назначенного для явки часа.
Назначенный час наступил. Но никто не показался. Прошел еще час. И еще прошло долгое время. Вошел на минутку заведующий и сказал, что вчера на явке не было никого.