Александр Федотович не дал мне договорить:
— У вас чахотки нет? Кровью не харкаете? Будет чахотка, будете кровью харкать — тоже будете на все говорить «ну что ж».
Александр Федотович притащил в столовую и положил на пол два тюфяка, Юлия стала стелить белые, свежие простыни, пододеяльники, надела на подушки сверкающие чистотой, хрустящие наволочки. Оба они молчали. Сундук решил внести примиряющую струю и заговорил мягко:
— Давно мы не ложились спать по-человечески. Не раздевались семь ночей. Да и не спали как следует. Все были настороже. А тут какая благодать!
Я поддержал его и обратился к Юлии:
— Вы напрасно так хлопочете. Как бы ни постелили, мы будем довольны.
Лед несколько оттаял. Хозяева начали нас расспрашивать, как живут ссыльные. О себе они рассказали, что Александр Федотович уже полгода работает конторщиком в архангельском отделении Центросоюза, что он и Юлия вместе составляют какой-то статистический справочник для одного петербургского издательства, что у них был ребенок, мальчик, что он умер на втором месяце жизни. Когда же Сундук спросил: «От чего же умер?», оба смутились: Юлия покраснела, свет в ее милых глазах погас, она отвернулась, Александр Федотович закашлялся и сказал:
— Ну что ж, мало ли чего с кем не бывало. Лучше мы о вас поговорим. Вы зачем бежите-то из ссылки? Почему не хотели срок отбыть? Отбыли бы, не так уж там страшно. Оттрубили бы свой срок, стали бы вполне легальными людьми.
Я ответил:
— Стали бы легальными, а потом, может быть, через несколько дней опять бы сделались нелегальными.
— Почему же так обязательно опять стать нелегальными? — вроде как рассердился Александр Федотович.
— Чудак человек! — засмеялся Сундук. — А можно ль долго вести нелегальную работу и оставаться легальным? Мы ведь бежим, чтобы снова работать в партийной организации.
— В какой? В нелегальной?
— Конечно, в нелегальной, другой никакой нет.
— А кому и зачем это нужно, ваша нелегальная работа? Кому от нее польза? Вы думаете, рабочему классу польза?
Я приготовился добродушно растолковывать, аргументировать, пропагандировать:
— Вы странно спрашиваете. Вы же вот помогаете нам, явку у себя держите, ночлег нам даете, — значит, считаете, что мы полезное делаем.
— Вы мне популярную лекцию не читайте, — осадил меня Благов. — Вы думаете: перед вами обыватель, сочувствующий революции, или сытый, черт подери, либеральный интеллигент? Я сам прошел огонь и воду. Я сам был членом одного из комитетов партии и останусь марксистом, пока не издохну.
Я спросил:
— Вы меньшевик?
Он гордо ответил:
— Да, меньшевик!
У меня как-то невольно вырвалось:
— Ах, так вы ликвидатор!
Александр Федотович вскочил, сжал кулаки. Юлия бросилась к нему. Он, видимо, хотел закричать, но заговорил тихо и вместе гневно:
— Нам говорят, что мы хотим ликвидировать партию. Не партию, а ваши кружки, комитеты нелегальные… Пусть будет какая ни на есть рабочая организация, пусть с самыми отсталыми взглядами, но открытая…
— И с разрешения Столыпина?
— Столыпина мы признаем как факт, с которым надо считаться. Революция разбита и кончилась.
А тут уж я вскочил:
— Пойдем отсюда, Сундук! Я не хочу оставаться здесь.
— И черт с вами! Уходите! — закричал Александр Федотович и поднес платок ко рту. Платок сразу же густо окрасился кровью.
Я собрал все свои силы, чтобы сдержаться, но все-таки, помимо моей воли, я так же закричал, как и он:
— Как же у вас нет стыда говорить так о партии, о нелегальной славной нашей организации? Кого и что вы оплевываете? Сколько нашей крови пролито, сколько жертв принесено, сколько героизма проявлено… Да как вы смеете! Вы — предатели, и другого названья вам нет… Вы отрекаетесь от нас, когда пришли страшные испытания… вы предали!
Сундук взял меня за плечи и силой посадил на стул.
— Замолчи, Павел. Все это ни к чему. — Он показал мне на Александра Федотовича, уткнувшегося в подушку на диване.
— Какое вы имеете право так говорить про Александра Федотовича? — набросилась на меня Юлия. — Саша сидел в тюрьмах, он схватил чахотку в ссылке… Мы голодали… У меня от голода умер мальчик…
Но я не отдавал себе отчета в том, что делаю, я чувствовал, что весь дрожу и могу наговорить еще больше. Я вскочил со стула и сказал Сундуку:
— Я ухожу. А ты — как хочешь.
— А я тебе говорю, Павел, не пойдешь. Останься. Брось. Куда ты пойдешь? На провал пойдешь. Не имеешь права рисковать собой.