Пока процессия шла к месту захоронения, Рейн потихоньку пробился к самому гробу. Вдруг он почувствовал, что кто-то тычет ему в спину. Это была все та же заплаканная женщина.
– Вот, – она протягивала ему большой черный зонт. – Сейчас откроют крышку гроба. Подержите зонт над покойным. Нельзя, чтобы он вымок.
Пришлось подчиниться.
Вскоре появился священник в сопровождении нескольких старушек, которые сразу же тихонько запели.
Гроб поставили на специальную железную раму и открыли. Мать и остальные родственницы громко зарыдали, а священник запел низким грудным голосом.
Дождь все усиливался, и Рейн теперь был очень рад, что ему поручили держать зонт, который защищал не только покойника, но и его самого.
Пока шло отпевание, Рейн хорошенько разглядел Бурцева. На лице – никаких следов болезней, совершенно молодая, почти юная кожа. Никаких признаков синюшности, которая сразу выдает больного после смерти. Даже сейчас, на холодном ветру, кожа не приобрела мертвенно-восковой бледности. Но самое главное – это губы. Опытный врач по губам трупа может прочитать всю его «историю болезни». Так вот, губы Бурцева были нормального, сине-фиолетового цвета. По всем признакам он производил впечатление совершенно здорового человека.
«Конечно, – размышлял Рейн, – это нельзя утверждать наверняка. Но то, что у парня никогда не было проблем с сердцем, я, пожалуй, могу подтвердить даже под присягой. Хорошо бы, конечно, зрачки посмотреть…»
Священник закончил отпевание, и родственники стали по очереди подходить к гробу. Дождь все усиливался, и процедура прощания проходила довольно быстро. Только старушка мать долго не хотела отходить от тела. Ее стали торопить, и вдруг она что-то громко закричала и уцепилась за голову сына, сбив в сторону подушку, на которой она лежала. Старушку стали успокаивать и потихоньку уводить от гроба. И тут Рейн заметил в глубине левого уха покойного небольшую язвочку.
Возможно, он бы не обратил на нее внимания, но наметанный взгляд врача сразу заметил необычный вид этой ранки. В середине маленького, со спичечную головку, воспаления ясно выделялась белая точка. Такая ранка могла появиться, например, если ткнуть в ухо раскаленной докрасна спицей, и сразу же ее отдернуть. Место ожога сразу побелеет, а область вокруг через некоторое время воспалится. Ранка была совершенно свежая. Но в любом случае она конечно же не могла быть причиной смерти.
Гроб заколотили и быстро, чтобы в могилу не натекло воды, засыпали землей. Холмик покрыли пластмассовыми венками. Земля вокруг могилы уже превратилась в непролазную грязь, и родственники поспешили обратно к автобусам.
По дороге к воротам кладбища Рейн набрался смелости и спросил у одной из тетушек:
– Скажите, от чего умер Игорь?
– А вы не знаете? – удивилась она. – От сердечного приступа. Так, во всяком случае, сказал врач. Видно, разнервничался сильно. У него какие-то неприятности на работе были. Вы-то наверное в курсе. Вы же тоже в порту работаете? Тоже стюардом на пароме?
Рейн чуть не подпрыгнул от неожиданности, но виду не подал.
– Ну вот, – продолжала тетушка, – а между нами говоря, какая у двадцатитрехлетнего парня сердечная недостаточность? Откуда? Вот ведь жизнь какая пошла. Я так думаю, все болезни от нервов. И Игорь от нервов умер. Мать говорит, по телефону разговаривал – и умер. – И она полезла в сумку за платочком. – Ему недавно кто-то телефон подарил… Этот… Как его? Который без провода? Он еще называется как-то странно. Что-то связанное с пчелами.
– С пчелами? Сотовый?
– Точно, сотовый. Напридумывали дряни всякой. Один вред от этих штучек…
– А кто подарил?
– Не знаю… Говорят, подруга его, Дита…
Когда Рейн возвращался к себе в гостиницу, было уже совсем темно. Он безумно устал, ботинки и нижние края брюк были облеплены комьями глины, но все-таки день прошел не зря. Удалось установить, что Бурцев работал в порту, а значит, мог иметь какое-то отношение к катастрофе. Кроме того, его неожиданная и загадочная смерть вызывала большие подозрения. Рейн чувствовал, что напал на след.
– Который час, не подскажете?
В Таллине теперь редко когда можно было услышать на улице русскую речь. Даже не владеющие языком старались говорить с акцентом. Вопрос прозвучал неожиданно еще и потому, что задавший его был скрыт в тени огромного платана, растущего здесь, видимо, с самого дня основания города.
Рейн посмотрел на часы, но ответить не успел. Чьи-то стальные пальцы схватили его за горло и уволокли в темноту…
«РЫЖУХА»
– Вячеслав Георгиевич, Владивосток на связи, – раздался из селектора голос Маши.
Поляк нервно схватил трубку. После нескольких секунд треска, бульканья и жужжания в ней раздался голос Гиббона:
– Слушаю.
– Это я, – сказал Поляк.
– А-а, привет-привет, как поживаешь?
– Нормально… Ты лучше скажи, где «рыжуха».
– Ну-у, кто же такие вещи по телефону выясняет? Сам понимаешь…
«Что– то произошло», -подумал Поляк.
– Объясни в двух словах.
В трубке замолчали. Поляку показалось, что Гиббон с кем-то разговаривает.
– Ты знаешь, – наконец сказал он, – лучше бы нам встретиться.
– Ну прилетай.
– Не могу. Дела, знаешь…
– У нас с тобой одно дело! – чуть ли не выкрикнул в трубку Поляк.
– Ну не скажи. Пока ты там в Таллине роскошествуешь, у меня сплошные неурядицы. Вот недавно вертолет свалился…
– Как это – свалился? Ты что, с ума сошел? У меня уже все заряжено!
– Не знаю… Думаю, у тебя хлопот с твоим паромом по самое не могу…
– Ах ты старая сволочь! – не удержался Поляков. – Ты забыл, что…
Гиббон хмыкнул:
– Если ты чем-то недоволен, мы можем прервать наше взаимовыгодное сотрудничество.
Поляк сцепил зубы.
– Я не понял. Тебя что, гонорар не устраивает? Или ты на кого-то другого поработать решил?
– А вот это уже не твое дело, – жестко сказал Гиббон, – я повторяю – прилетай во Владивосток. Поговорим.
Поляк с силой бросил трубку на рычаг.
– Маша! – крикнул он изо всех сил.
Дверь тотчас же открылась.
– Вячеслав Георгиевич, как вы меня напугали. Селектор же есть.
– Ты меня еще учить будешь! – рассвирепел Поляк. – Соплячка!
Маша, привыкшая к нервным приступам своего шефа, стояла молча.
– Машину! Срочно!
– Сейчас, – она выбежала из кабинета.
Поляк вскочил со своего кресла и принялся ходить взад-вперед по кабинету, опрокидывая на ходу стулья и цепляясь за телефонные провода. «Ну, Гиббон, погоди, падла, я до тебя еще доберусь!»
– Маша! – снова заорал он.
Секретарша вновь возникла в дверном проеме.
– Скажи, чтобы самолет приготовили.
– Хорошо. Куда летим?
– Скажу в аэропорту.
– Машина у подъезда, Вячеслав Георгиевич.
Скоростной лифт мигом спустил Поляка на первый этаж. Выйдя из вестибюля, он обнаружил, что его дожидается оранжевый «ниссан». Пришлось снова возвращаться в офис.
Маша стойко перенесла поток ругательств, обрушенных на нее шефом. При этом она даже успела принять какой-то факс. Когда запас слов у Поляка иссяк, она сказала:
– Не было другой машины, Вячеслав Георгиевич.
– Где мои «мерседесы»?!!
– Один у главного бухгалтера – он уехал договариваться со шведами. Другой в ремонте. Третий поехал заправляться – вы же знаете, сейчас с бензином напряженка…
Поляк в бессилии опустился в кресло. Он был одним из самых крупных таллинских бизнесменов, с ним здоровался за руку сам премьер-министр, его состояние оценивалось восьмизначными цифрами в долларах… И ему же подчиненные подсовывают какую-то японскую гадость из-за того, видите ли, что «с бензином напряженка».