— Ну, поехала, — вздохнул Иван Леонтич.
— Не любо, не слушай, — привычно оборвала его старушка. — Не для тебя рассказываю.
Юлька задумчиво посмотрела в окно.
— Не понимаю, как может Ленинград не нравиться…
— Разрешите мне два слова.
Учительница выпила уже рюмку портвейна и расхрабрилась. Она поднялась и заговорила некстати быстро, словно боясь, что ее прервут.
— Мы все рады видеть в нашей среде писателя. И не просто писателя, а нашего писателя. Нашего собственного.
Старичок с мокрыми глазами подумал, что наступил момент, когда пора выпить. Опрокинул в рот стопку водки, крякнул и захрустел огурцом.
Учительница внимательно посмотрела на него, как некогда смотрела в классе на шалунишек.
— Да, нашего собственного. Мы вправе гордиться этим. Наше село подарило советской литературе такого писателя, как Вадим Тополев. А для нас он все тот же милый Илюша Потупушкин.
— Вере Никандровне больше не наливать, — сказал вдруг громко Иван Леонтич.
Старушка смутилась.
— Нет, я совершенно искренно…
— Продолжайте, продолжайте, — сказала Анна Леонтьевна, метнув в сторону брата гневный взгляд.
Учительница, ободренная Анной Леонтьевной, продолжала:
— Мы вправе гордиться и тем, что в его произведениях нашли отражение наши люди. Разве не близок нам образ сельской труженицы Глаши Коростелевой? С каким живым участием мы следим за ее судьбой на страницах романа «Хоровод». А ведь жизнь Глаши сложилась в некотором смысле трагично. Легкомысленный красавец Николай покидает ее с тремя детьми. Другая от такого удара, вероятно, пала бы духом, но не таков характер Глаши…
Иван Леонтич взглянул на учительницу и сказал:
— Вот что значит пить, не закусывать.
Анна Леонтьевна так и обомлела. Учительница смущенно улыбнулась и села, смутно понимая, что допустила какую-то оплошность. Всем было неудобно за Ивана Леонтича. Варя закусила нижнюю губу и опустила голову. Георгий еле сдерживал себя, чтобы не сказать грубость. Желая разрядить обстановку, Анна Леонтьевна предложила:
— Может быть, молодежь станцует?
Отодвинули стол. Юлька и Варя по очереди стали танцевать с Георгием. Один он был молодой на всех. Анна Леонтьевна наблюдала за Варей. Нисколько она не заморенная. И почему так могло показаться? Вот что делает с женщиной новое платье. Не узнать девчушку. Развеселилась, разрумянилась. Прямо красавица, да и только.
Когда музыка умолкла, Тополев шепнул Юльке:
— Давайте уйдем?
— Блестящая мысль, — улыбнулась она с готовностью.
После их ухода стало вдруг весело. Затянули песню. Анна Леонтьевна спохватилась, что куда-то исчезли и молодые. Накинула пуховый платок, вышла во двор. Они стояли посредине двора.
— Ты звезды видишь? — спросил Георгий, укрывая Варю полой пиджака.
— А почему мне не видеть? Ты не пей больше.
Георгий вдруг подхватил ее, поднял на руки.
— Ты моя?
— Чья же еще?
Анна Леонтьевна готовила Варю в дорогу и думала: «Добрая девка Гошке досталась. Кажется, повезло ему. Только бы не избаловалась одна там, в городе…»
Варила яйца, жарила котлеты, сметаны наложила литровую банку, орехов насыпала в мешочек, пусть там подружек угостит. На базаре-то двадцать копеек стакан.
Белья накупила нового, платье, свитер, две юбчонки, халатик бумазейный. Как раз к сроку шапочка меховая подоспела. Радовалась Анна Леонтьевна, что одела невестушку, как картинку.
В ночь перед отъездом молодые не спали, шептались. Анна Леонтьевна подошла к двери спальни.
— Хватит вам… Спите. Завтра рано вставать.
Они притихли. И стало жалко их Анне Леонтьевне, и уже раскаивалась, что помешала. Когда ж как не в последнюю ночку помиловаться. Скоро ль встретятся?
Утром Васицкий и Тополев зашли к Ивану Леонтичу подписать командировочные удостоверения. Едва они ушли, появилась Юлька.