Один эпизод из боевой практики нашей части Дзусов в шутку назвал «нахальным боем». Что ж, пожалуй, не стоит протестовать против этого определения.
«Нахальный бой» начался с того, что, идя четвёркой между двумя ярусами облачности, мы услышали по радио торопливую информацию авианаводчика:
— Северо-западнее — две группы «Ю-88». Интервал между группами одна минута. Юго-западнее — отряд «хейнкелей-111». Верхний ярус — возможны «мессершмитты»…
Положение было сложным. Нас всего четверо. Немцев, по самым скромным подсчётам, около тридцати. К тому же они шли с разных направлений. Я слышал, что авианаводчик вызывал с аэродрома дежурные подразделения. Однако, пока они подойдут, немцы могут отбомбиться по нашим войскам.
Долг истребителя — уничтожить вражеский бомбардировщик раньше, чем тот подойдёт к цели. А если врагов много, то помешать их бомбометанию, заставить свернуть с курса.
Второй парой истребителей командовал лётчик Старичков.
— Прикрывайте меня, — приказал я ему по радио и пошёл в атаку на те две группы «юнкерсов», которые подходили с северо-запада.
Они находились ближе к нашим войскам, чем «хейнкели», и их было больше. Я атаковал немцев сверху, под небольшим углом к их боевому курсу. Бил я, как всегда делается в таких случаях, по флагманской машине. Она загорелась, и это было своеобразным сигналом для всей группы. Расползаясь под облачностью вправо и влево, немцы открыли бомболюки и стали поспешно освобождаться от груза. На какое-то мгновение я глянул вниз. Линия фронта на этом участке проходила по речке. Я был удовлетворён: вражеские бомбы падали западнее речки на немцев.
Вторая группа «юнкерсов» не стала ожидать гибели своего флагмана. Вернее, я думаю, этот, второй ведущий, видя, что произошло впереди, счёл за благо поскорее развернуться и уйти в сторону. Невольно увлекаясь погоней, я стал пикировать за одним «Ю-88», но в это время услышал предупреждение авианаводчика:
— «Хейнкели»…
Мы успели перехватить их на боевом курсе. Я не могу ручаться, что ни одна бомба с этих машин не упала восточнее речки. Но «земля» потом подтвердила, что бомбардировщик головного звена, зажжённый первой же атакой, врезался в бугор и взорвался на собственных бомбах, между нашими и немецкими окопами.
Все три атаки заняли совсем мало времени. Продолжая разгружать бомбы на головы своих войск, немцы повернули обратно. Но было поздно. Справа и слева их взяли в клещи подоспевшие скоростные истребители из наших дежурных подразделений, вызванные авианаводчиком. Мой воздушный патруль в меру сил и возможностей выполнил свой долг. Боеприпасы и горючее кончались. Взглянув, как наши хорошо бьют расползающихся во все стороны немцев, я подал команду:
— Домой!
Дерзкая атака — одна из основ тактики воздушного боя с бомбардировщиками. Их боевой порядок основан на плотном огне, создаваемом стрелками во всей сфере, окружающей самолёты. Строй бомбардировщиков — на малых дистанциях и интервалах между самолётами — должен создать некоторое подобие «огневого ежа». Разбить этот «ёж» — задача трудная. Не зная мёртвых зон обстрела или же наиболее слабо защищённых огнём направлений, истребитель никогда не сможет близко подойти к группе бомбардировщиков. А держась вдали — не причинишь им вреда. Суть не в том, чтобы снять один-два самолёта. Важно стремительной атакой расколоть боевой порядок всей группы, уничтожить флагмана, лишить группу управления, создать среди её экипажей панику, а затем бить поодиночке каждый самолёт.
Ближе к осени, когда мы штурмовали немецкие укрепления на реке Молочной, мне вместе с Голубевым и двумя лётчиками нашей части довелось участвовать в показательном бое с бомбардировщиками. На Молочной немцы защищались очень упорно. Всё, что успело спастись от разгрома в Донбассе, остановилось здесь, перед входом в Северную Таврию. Немцы закопались в землю, яростно препятствуя нашему наступлению.
Контратаки врага поддерживались крупными силами бомбардировщиков. Недостаток в «мессершмиттах» заставил врага отказаться от сопровождения бомбардировщиков истребителями. Большие группы «юнкерсов» и «хейнкелей» поднимались чрезвычайно плотном строем, защищаясь со всех сторон огнём бортовых точек. Дня два эта тактика давала немцам известный успех. Действовавшие здесь истребители соседней части, видимо, вели себя не особенно напористо. Их сменила наша часть.
В час дня нас вызвали в воздух. Дзусов по рации наведения дал нам понять, что на командном пункте, рядом с ним, находится большое авиационное начальство. В его голосе чувствовалось беспокойство: не поставим ли мы под сомнение честь нашей гвардейской части?
«Ничего, командир, вытянем», — подумал я и строго официально передал вниз, на рацию наведения:
— Понято. Выполняю задачу…
Воздух над Молочной был густо насыщен авиацией. К тому же стояла дымка. Эта дымка чуть не сорвала наш бой. Завидев вдали крупную, эшелонированную по высоте группу самолётов, мы бросились навстречу. Уже готовясь нанести удар спереди сверху, я усомнился: не наши ли это самолёты? Дело в том, что на больших скоростях и при плохой видимости действительно было очень трудно издали разглядеть детали самолётов.
— Не стрелять! — сказал я лётчикам и тут же, не сдержав себя, громко выругался.
Кресты! На плоскостях самолётов теперь были ясно видны кресты и свастика. Поздно! Открывать огонь нет смысла — мы уже проходим над немцами.
Вот когда пригодилась привычка наших лётчиков к резкому пилотажу! Внезапным разворотом мы нависли сзади над бомбардировщиками. Это было опасно — немцы могли обстрелять нас. Но всё обошлось благополучно.
— Атака!
Сплошной стеной встали белые и красные трассы. Но наша четвёрка упрямо шла вперёд.
В моём прицеле прочно утвердился силуэт немецкого флагмана. Нажимаю на гашетки. Очередь! Очередь! И в тот же момент всё впереди вспыхнуло ярким пламенем. Что-то сильно ударило по колпаку кабины, по фюзеляжу, по плоскостям. Немецкий бомбардировщик взорвался, и мой самолёт пронёсся сквозь взрыв.
Потеря флагмана сломала строй немцев. Важно было превратить их замешательство в панику. Мы повторили атаку снизу. Вспыхнуло ещё несколько самолётов, и гитлеровцы повернули вспять.
— Молодцы! — услышал я голос Дзусова. — Командующий благодарит за бой.
…Всё это происходило близ тех мест, где два года назад я бродил по степи с израненным «мигом», выбиваясь из вражеского окружения. Два года! Сколько событий, сколько перемен! Как изменилось небо! Тысячи наших самолётов поддерживали стремительные наступательные операции сухопутных войск. Мы твёрдо шли к полному господству в воздухе, изгоняя воздушного противника с поля боя. Войска соседнего фронта уже перешагнули за Днепр и готовились к штурму Киева. Мы, овладев Мелитополем, вышли на степные просторы Северной Таврии, плотно закупорили немцев в «крымской бутылке».
Осенью сорок третьего года товарищ Сталин в своём приказе подвёл некоторые итоги успехов советских войск.
За год отвоеваны у немцев почти две трети оккупированной ими ранее советской земли.
«Наши успехи действительно велики, — говорилось в приказе товарища Сталина. — Но было бы наивно успокаиваться на достигнутых успехах… Теперь враг с особым остервенением будет драться за каждый клочок захваченной им территории, ибо каждый шаг нашей армии вперёд приближает час расплаты с немцами за их злодеяния, совершённые ими на нашей земле».
Приказ товарища Сталина звал к новым победам, требовал новых, ещё больших усилий и подвигов в борьбе с врагом.
VI. Высшая награда
Аскания-Нова, возле которой осенью сорок третьего года был оборудован наш полевой аэродром, до войны славилась своим зоозаповедником. Теперь, когда мы вернулись в эти места, заповедник предстал перед нашими глазами опустошённым. Всё было разграблено, уничтожено, предано огню. Над опустевшими вольерами, разрушенными лабораториями и службами заповедника носился прогорклый запах пожарища; куда ни кинь взглядом — разруха, запустение…