Метеорологи принесли ко мне в землянку последнюю синоптическую карту. Циклон бушевал на всём фронте. Замысловатые значки снегопадов, туманов, низкой облачности и самого худшего, что может быть в полёте, — обледенения рисовали завтрашний день, как день совершенно нелётный. Но всё же техникам было отдано распоряжение прогреть моторы, проверить оружие, подготовить машины к вылету. Из наиболее опытных лётчиков, мастеров слепого полёта, были составлены группы охотников. Мы не могли безучастно сидеть на своей площадке и дожидаться, пока выглянет солнышко, а ветер развеет нависшую над Вислой муть, в то время как наша артиллерия, пехота и танки будут биться с врагом.
В пять часов утра 12 января, когда ещё было совсем темно, заговорила наша артиллерия. Линия вражеских позиций осветилась вспышками разрывов снарядов и мин. С нашего аэродрома на низком, тёмном небе были видны отблески сильного артиллерийского огня.
— Начали, — торжественно сказал кто-то из штабных офицеров, всматриваясь в сторону фронта.
Нет, это ещё не было настоящим началом наступления. Сперва командующий пустил в дело только десятую часть огневых средств: не следовало сразу открывать все свои возможности. Но вместе с тем высокой интенсивностью огня наши войска заставили немцев поверить, что это и есть артиллерийское наступление, предшествующее атаке. Этому способствовало и последующее движение передовых батальонов — своеобразной боевой разведки. И когда в действиях артиллерии и движении передовых батальонов наступила заранее задуманная короткая пауза, немцы решили, что наше наступление захлебнулось.
В десять ноль ноль начала действовать вся артиллерия. Вражеские позиции накрыл огненный смерч. Прорываясь через облачность, в войсковые тылы противника проникали мелкие группы наших штурмовиков и бомбардировщиков. А затем, когда пришло время, на штурм неприятельской обороны устремились танки и пехота.
Как мучительно переживали наши лётчики, что из-за нелётной погоды они не могут действовать в полную силу! Никто не уходил с аэродрома. Пилоты осаждали меня просьбами выпустить их в воздух. Вероятно, даже казалось, что я излишне осторожничаю, боюсь взять на себя ответственность за возможную аварию или поломку. Мне самому тоже хотелось в воздух. Но моя ответственность, как командира, заключалась именно в том, чтобы сохранить силы к нужному моменту. Немцы ведь, тоже прижатые к земле облачностью и туманом, сидели на своих аэродромах. На поле боя не появлялся ни один вражеский самолёт. Но как только прояснится погода, противник, конечно, попытается задержать с воздуха наше наступление. К этому надо быть готовым. Вот почему я выпускал истребители в воздух лишь одиночками или парами, ставя ограниченные задачи разведки или охоты за наземными целями.
Вылеты в сложной метеорологической обстановке протекали успешно. Каждому из них предшествовала солидная штурманская подготовка, исключавшая потерю ориентировки и другие неприятности. Но здесь, в эти дни, мы всё же лишились одного отважного лётчика — моего кубанского воспитанника Жердева. В «свободной охоте» над южной Польшей Жердев встретил сильное зенитное прикрытие объекта атаки. Низкая высота полёта не позволила ему совершить энергичный манёвр. Атакуя цель, он был сбит прямым попаданием вражеского снаряда. Мы тяжело переживали гибель боевого товарища.
Наступление войск нашего фронта развивалось. В прорубленные артиллерией и пехотой ворота во вражеской обороне влились крупные танковые соединения, с которыми мы взаимодействовали. Выполняя план Ставки Верховного командования, в бой вступили войска 1-го, 2-го и 3-го Белорусских фронтов. Советская Армия теперь наступала в Восточной Пруссии, северной, центральной и южной Польше. От немцев уже была освобождена Варшава.
На шестой день наступления войска нашего фронта, пройдя с боями около полутораста километров, изгнали врага из Ченстохова. Сражение охватило огромное пространство.
С того дня, когда войска, обрушив на противника удар большой мощности, вырвались на оперативный простор, наше командование неуклонно диктовало свою волю противнику, навязывало ему бои там, где он этого не ждал, наращивало силу ударов на решающих направлениях. Упорство, проявленное врагом в защите отдельных узлов обороны, не достигало цели. Огневой вал наступления, распространяясь во всех направлениях, ломал и коверкал немецкие планы возможных контрударов. Чем глубже устремлялись наши клинья в толщу немецкой обороны, тем больший хаос водворялся в рядах противника. Передовые советские части уже были в Ченстохове и шли дальше на запад, а некоторые вражеские полки и дивизии ещё оставались в нашем тылу. Именно в те дни немецкий генеральный штаб бросил крылатое словечко о «блуждающих котлах». Немцы всячески старались затушевать масштабы своего поражения на Висле. Выдавая лишённые руководства и фактически обезглавленные группировки за сознательно действующую силу, вражеское командование стремилось изобразить сложившееся положение как нечто новое в немецкой оборонительной тактике. Германская печать усиленно рекламировала действия «блуждающих котлов», которые будто бы успешно выполняли определённый замысел.
На самом же деле всё обстояло иначе. Продвижение наших войск, расширение вбитого ими клина в неприятельское оперативное построение было основано на достаточно глубоком эшелонировании крупных общевойсковых соединений. Это давало возможность передовым частям не бояться открытых флангов, обтекать опорные пункты немцев. Каждый офицер, дерзко и смело маневрируя, знал, что его подпирает большая сила вторых и третьих эшелонов. Эта сила была достаточно серьёзной и насыщенной различными средствами борьбы, чтобы не только локализовать возможные контратаки со стороны немецких «блуждающих котлов», но и окончательно уничтожить их.
Для нас, авиаторов, теперь во всю ширь встал вопрос о быстром аэродромном манёвре. Чтобы активно содействовать танкам, надёжно охранять их с воздуха в такой сложной метеорологической обстановке, какая была характерна для всей операции, мы должны были базироваться в непосредственной близости от передовых частей своих войск. «Блуждающие» группировки немцев затрудняли аэродромный манёвр. Иной раз там, где можно было посадить самолёты, оказывались немцы. Общая ограниченность аэродромов в районе наступления из-за пересечённого рельефа местности и лесных массивов ещё более затрудняла наше маневрирование. Случались дни, когда и я сам, и начальник штаба, и другие старшие офицеры с утра до ночи на лёгких самолётах или автомашинах рыскали по всему району боевых действий в поисках клочка местности, пригодного для посадочной площадки.
В одну из таких поездок в штабе у танкистов мне показали место, где находился небольшой аэродром, вчера захваченный у немцев.
— Это совсем близко, — уверяли танкисты. — Сначала поезжайте по этой дороге, потом сверните вправо через лесок, потом снова возьмите влево, и вы будете на месте. Езды всего полчаса…
Мы так и сделали. Сначала проехали прямо, потом свернули вправо через лесок. Затем — затем дорога кончилась, её пересекал широкий противотанковый ров. Пришлось искать объезд по каким-то случайным тропинкам и размокшим от талого снега просёлочным дорожкам. Давно уже прошли те полчаса, о которых толковали офицеры-танкисты. Крутом ни души. Местами валялись подбитые немецкие пушки, развороченные взрывами кузовы бронетранспортёров. Но карта показывала: где-то здесь действительно должна была быть площадка, пригодная для посадки самолётов. Проезжая через небольшой лесок, у обочины дороги я и шофёр одновременно увидели группу каких-то людей. Расстояние быстро уменьшалось. Стало ясно — это немцы. Разворачиваться поздно: дорожка, как и все польские дороги, узкая. Вытаскивая пистолет, я подбодрил водителя:
— Давай скорость!
На бешеном газу мы промчались мимо оторопелых немцев и скрылись за поворотом. Миновав лесок и выбравшись на открытое место, мы облегчённо вздохнули.
Аэродром мы нашли. На нём чернели остовы нескольких сожжённых «фокке-вульфов». После разминирования лётного поля и места стоянки машин мы всей частью перелетели сюда. Наши войска уже подходили к Одеру. Танки, с которыми мы взаимодействовали, круто повернули на юг, в Верхнюю Силезию, а нам поручили прикрывать стрелковые дивизии, быстрым броском форсировавшие Одер в районе Олау и Брига. Начались воздушные бои за Одером. Больше всего мне приходилось в это время командовать боями по рации наведения. Иногда я летал сам с очередной шестёркой или восьмёркой самолётов.