- Пап, я не хочу, - девочка попробовала возразить. - Мне нужно комнату убрать перед школой.
- А тебя никто не спрашивал. Рот закрой и полотенце давай!
Отдала. Отец набросил его на глаза, повязал вокруг головы дочери, туго стянув на затылке узлом вместе с длинными прядями волос. Раскрутил за плечи. Гаркнул где-то над головой Сашки, пока она пыталась поймать равновесие, вскинув руки и цепко вжимая в пол пальцы босых ног:
- Бей!
- Я не могу…
- Громче!
- Я не хочу!
- Слушай, Дим, - с тревогой и растерянностью в голосе отозвался со своего места гость, даже рюмку отставил. – Перестань. Хорош травить девчонку. Ну, выпили, ну, брякнул лишнего. Она-то тут причем? Зачем ей твое дерьмо? Соплюха ведь совсем.
- Мое дело! - Шевцов холодно остановил друга рыком. – Здесь решаю я! Ты, Вован, из интерната не сбегал и не знаешь, что такое улица. Она таких соплюх любит. Сегодня папка есть, а завтра нет. Хочу знать, что ее никто не обидит. Ну, бей, Санька, кому сказал! Думаешь, если рылом вышла, так тебе в этой жизни бояться некого?
- Пап, я…
Злая пятерня обхватила скулы, оборвав девочку на полуслове, и отшвырнула назад. Ладонь опустилась на лицо пощечиной – ударив еще не больно, но при чужаке наказание ослепило. Обожгло стыдом, вскипятило кровь и поползло по груди и шее красными пятнами. Дыхание вмиг порвалось, вырываясь из легких ошметками.
- Ну, давай, рохля, реви! Реви, твою мать, если не можешь ударить! Что тебе там Нинка наобещала? Чего на дорожку дала? Небось, деньги на кисти из крысиных хвостов и краски?.. Хрен тебе, а не краски! Увижу, что купила – в глотку засуну, а из жопы вытяну!
Сашка замерла, чувствуя, как пальцы сжимаются в кулаки и дрожат ноги.
- Последний раз предупреждаю, Санька, - прошелестел змеем отец. - Ты меня знаешь. Не ударишь ты, ударю я. А деньги отниму и пропью.
- Нет!
Еще одна пощечина, уже сильнее, снова откинула назад. Голова невольно мотнулась в сторону, но ноги удержали. Сильные руки схватили за плечи и встряхнули.
- Еще как да. Ну, давай, врежь! Защити свое! И смотри не промажь. Считай, что у тебя есть одна попытка, а потом…
Отец не успел всего на долю секунды. Сашка ударила ногой в колено, пяткой в самую чашечку, и только потом в пах и в живот. Понимала, что до оскаленных в бороде зубов не дотянутся, а не то бы попыталась выбить. Сорвала с волос полотенце и швырнула отцу в лицо. Он прав: могла бы, плюнула. А так просто замерла, тяжело дыша. Волосы рассыпались по плечам, слезы душили, но реветь себе запретила, и взгляда не отвела. Знала, что от насмешек будет только хуже.
- Твою мать, Шевцов, да ты рехнулся! - отозвался гость от стола с хмельным восторгом. Куда и подевались его растерянность и тревога. Качнулся вперед, рассматривая Сашку. – Я до последнего не верил, что сможет. Но какой характер и скорость. Ты кого из дочери собрался вырастить? – засмеялся. - Ниндзя?.. Черт, поверить, не могу. А на мордашку - сущий ангел, не то, что ты - псих. Красивая девчонка растет.
- Тощая. Только зря все лето у Нинки просидела – одна кожа да кости. А бабы все суки попадаются, хоть бы одна откормила, - отец подошел к дочери и прижал девочку к груди. Встрепал пятерней волосы, такие же густые, как у него, но светлее и мягче. - Ну, все, Санька, все. Иди в свою комнату! - подтолкнул дочь под спину. – И не переживай. Купишь себе, чего там тебе тетка дала. Отнимать не стану.
Мужчина подошел к столу и тяжело опустился на табурет. Закурил сигарету, в глубокой затяжке почти сразу ссыпав пепел на клеенку. Отвернулся, словно забыл о дочери. А Сашка не сразу очнулась. Все стояла и смотрела на отца.
- Иди, Санька, кому сказал! – рявкнул Шевцов, не выдержав на себе прямой взгляд. Обратился к гостю, вскидывая над рюмками бутылку водки: - Давай, Володька, накатим еще по одной! Кто знает, когда увидимся.
Отец не остановил. Едва ли услышал, как она вышла из квартиры и прикрыла за собой дверь. Поднялась на последний этаж медленно, не спеша, в сонной тишине дома перебирая ступени босыми ногами. Тенью скользнула вдоль стен и так же тихо, как призрак, юркнула в люк и взобралась на крышу. Дышать сразу стало легче.
Звезды светили яркие. Большие. Далекие. Мерцали в ночи особым огнем множества созвездий – вечные и невозмутимые. Еще по-летнему высокое небо манило, и Сашка вскинула голову, распахнула глаза, вглядываясь в его бездонную глубину. С чем бы она сюда ни приходила, в этой глубине все бренное всегда растворялось и исчезало, стиралось из памяти Вселенной, словно на секундных стрелках времени никогда не существовало ни ее, ни отца, никого. Только звезды и небо. Рождение Сверхновой и россыпь бескрайних галактик. Остальное нарисует воображение.
Девочка бесстрашно подошла к краю крыши и раскинула руки. Ветер, словно только этого ждал, подхватил ее волосы, заиграл прядями… Чайка. Она чайка. Сашка закрыла глаза и представила море, которое никогда не видела – синее и бескрайнее. Вот оно, разлилось за горизонт и волнуется под ней - живое, могучее. Перекатывает волны с пенными бурунами, разбивает их о скалы или выплескивает на берег и они растекаются по камням сварливым шелестом. Отползают с выдохом, перекатывают прибрежный песок и гальку, оставляя по себе пенные языки.
Шум моря способен дополнить только крик чаек, и он раздается, кажется, отовсюду - высокий и гортанный: кра-а, кра-а… Гордые головы поднимаются, расправляются бело-черные крылья, и сотня сильных и свободных птиц срываются со скалистых утесов, чтобы ринуться в морскую пучину, а после взмыть вверх. Кра-а, кра-а…
Как же хочется вскрикнуть и взлететь вместе с ними. Почувствовать на себе облако соленых брызг и пропасть в этом необъятном море черной точкой, навсегда слившись с небом. Как же хочется…
Когда через час Сашка засыпала в своей комнате, умиротворенная блеском звезд и мечтой, она думала, что она самый счастливый человек на свете. Потому что уже завтра обязательно купит лучшие краски и нарисует новый мир. Обязательно нарисует…
Ночью дверь отворилась, и Сашка вскинулась. Отец редко заходил к ней в комнату, и неясный шорох и легкий скрип вырвали девочку из сна.
- Папа?
Нет, не отец. Но Шевцов отреагировал быстро. Заткнул гостю ладонью рот и ударил под ребра. Когда мужик осел на пол, вытащил в коридор, склонился над ним и впечатал кулак в лицо – быстро и жестко, Сашка даже понять ничего не успела. Только услышала хриплое:
- Дима, твою мать… Ты что подумал?
И грубое отцовское:
- Вставай, Володька. Провожу. По дороге объясню «что».
- Папа?
- Спи, Санька! Спи! Мы уже уходим.
Она соскучилась по мальчишке, очень, но старалась не оглядываться, хотя всю дорогу к школе чувствовала за спиной его присутствие. И все же не утерпела, когда Савин прошел мимо Маршавиной и сел за последнюю парту на соседний ряд – обернулась, нашла взглядом синие глаза. Внимательно и долго всматривалась в них, в его лицо, убеждаясь, что он остался прежним, только похудел, но таким же симпатичным и милым.
- Привет, - Игнат ей улыбнулся, а Сашка заставила себя отвернуться, но сердце еще долго стучало, повторяя звук его голоса. Одно простое и короткое слово: «Привет… Привет… Привет…»
«…Ты, Ириша, подумай на досуге. Побеспокойся за сыночка-то. Я же о хороших людях тревожусь!.. Ишь ты, волчонок с курчонком…»
Почему он все время смотрит на нее? Вон как девчонки сегодня принарядились, куда там Сашке. Кира Крапивина подстриглась, Света Авдюшко робко подкрасила белесые реснички, а Вероника косы наплела с лентами, фыркнула недовольно, задрав нос, когда на вопрос учителя: «Савин, ты почему от Маршавиной пересел?», он ответил:
- Извините, Тамара Михайловна, но мне здесь удобнее. Когда я сижу близко к доске, у меня болят глаза.
- Надо же. Впервые слышу о подобном.
- Да, у меня особый случай. Последствия детской гиперметропии.
- То есть, поясни?
- Иногда возвращается дальнозоркость. Но вы не волнуйтесь, врач посоветовал просто не напрягать зрение, так что мне отсюда все прекрасно видно.