Васька с увлечением стал наносить удары.
Он изгибался, прыгал и звонко вскрикивал.
– Берегись, ожгу! Поддержись! Только для тебя, друга милого!
А сам Тимошка медленно считал удары и делал замечания.
– Руку не сгибай, а назад тяни! Не подымай кверху! Не торопись! Десять! – сказал он наконец, и Васька остановился, тяжело переводя дух. Волосы его взмокли от пота, лицо лоснилось.
– Покажи теперь, как бить, чтобы больно не было! – сказал он.
– Хе! – усмехнулся отец. – Ты поначалу выучись, как кожу рвать. А то ишь!
– А когда в застенок поведешь?
– Ну, это еще погоди. Пожалуй, заорешь там со страху. Это не мешок. Ну, бери кнут теперь!
В это время мимо страшного приказа по пустынной улице шли два человека, направляясь к домику Тимошки. Одеты они были в тонкого сукна кафтаны поверх цветных рубашек, охваченных шелковыми опоясками, шерстяные желтые порты были заправлены в польские сапоги с зелеными отворотами, на головах их были поярковые шапки невысоким гречишником[1].
– В жисть бы не поверил, что к нему охоткою пойду, – говорил рослый блондин своему товарищу, невысокому, но крепкому парню с черной как смоль бородой. Тот сверкнул в ответ зубами, белыми как кипень, и сказал:
– Все к лучшему, Шаленый! Теперь, ежели попадешься ему в лапы, он тебя за друга признает. Легше будет!
– Тьфу! – сплюнул Шаленый.
Они подошли к воротам, и товарищ Шаленого ухватился за кольцо.
Васька уже было взялся за кнут, когда послышался стук в калитку.
Тимошка с изумлением оглянулся через плетень на дверь.
– Ко мне? Кто бы это?
– А Ивашка стрелец, – напомнил ему Васютка, – он хотел веревку купить для счастья.
– А! – Тимошка усмехнулся. – Побеги, открой ему!
Васька бросил кнут и убежал. Через минуту он вернулся с встревоженным лицом.
– Не, какие-то люди. Тебя спрошают!
– Какие такие? – сказал Тимошка, собираясь идти на двор; но они уже вошли в сад.
Тимошка подошел к ним.
Они, видимо робея, поклонились и прямо приступили к делу.
– Покалякать с тобой малость, – сказал черный и, оглянувшись, прибавил: – Дело потаенное!
– Ништо, – ответил Тимошка, – у меня тута ушей нету. Сажайтесь! – Он подвел их к скамье под кустами сирени и опустился первый.
Шаленый увидел мешок, кнут с плетью и вздрогнул.
– Это что? – спросил он.
Тимошка усмехнулся.
– Снасть. Мальчонку учил. Васька! – крикнул он. – Убери! – и обратился к гостям: – Какое дело-то?
– Потаенное, – повторил черный и, нагнувшись, сказал: – Бают, слышь, что у вас в клетях сидит Мирон.
– Мало ли их у нас! Мирон, Семен.
Шаленый вздрогнул.
– Нам невдомек. Какой он из себя? За что сидит?
– Рыжий… высокий такой… по оговору взяли… будто смутьянил он… а он ничим…
– Этого-то? Знаю! – кивнул Тимошка. – Ну?
– Ослобонить бы его, – прошептал черный и замер. Тимошка откинулся, потом покачал головой и усмехнулся.
– Ишь! – сказал он. – Да нешто легко это. Шутка! Из клети вынуть! Кабы ты сказал – бить не до смерти, а то на!
– Мы тебе во как поклонимся! – сказал Шаленый.
– А сколько?
– А ты скажи!
Тимошка задумался. Такие дела не каждый день, и грех не попользоваться. Очевидно, они дадут все, что спросишь.
– С вымышлением делать-то надо, – сказал он, помолчав, – не простое дело! Ишь… Полтора десять дадите? – спросил он с недоверием.
– По рукам! – ответил внятно черный. Лицо Тимошки сразу осветилось радостью.
– Полюбились вы мне, – сказал он, – а то ни за что бы!
Страшное дело! Теперь надо дьяку дать, писцу, опять сторожам, воротнику, всем!
– Безвинный! – сказал черный. – Когда же ослобонишь?
– Завтра ввечеру! Приходите к воротам. Его в рогоже понесут к оврагу. Вы идите позади, а там скажите: по приказу мастера! Вом его и дадут.
– Ладно!..
– А деньги – сейчас дадите пяток, а там остальные. Я Ваське, сыну, накажу; он вас устережет!
Черный торопливо полез в сапоги и вынул кошель. Запустив в него руку, он позвенел серебром и вынул оттуда пять ефимков.
– Получай!
Тимошка взял деньги и с сожалением сказал:
– В Земском приказе сколько бы взяли!
– Шути! – усмехнулся черный, вставая.
– А скажи, – спросил Шаленый, – с ним вместе девку Акульку взяли, ее можно будет?..
– Акулька? – сказал Тимошка. – Высокая такая, сдобная?
– Она! Али пытали?
Тимошка махнул рукой.
– Акулька – ау! Ее боярин к себе взял…
Черный протяжно свистнул.
– Плохо боярину, – пробормотал Шаленый, и они двинулись к воротам.
– Веревки не надоть ли, – спросил Тимошка, – от повешенного?
– Не!
– Руку, может? У меня есть от тезки мово. Усушенная!..