Понятно, у Петра не было такой охоты, как у царя (кроме шаха персидского – единственной в мире). Но и у него она была поставлена на широкую ногу.
Длинная, низкая комната была справа и слева уставлена клетками, большими ящиками, обитыми внутри войлоками, и в каждой клетке на перячине сидел сокол с серебряной цепкою на ноге.
Тут же висели соколиные колпачки, рукавицы для сокольников. В конце этой комнаты мальчишка укрощал недавно купленного сокола, несчастная птица проходила первое испытание. Она сидела на перекладине с подвязанным крылом и с колпаком на голове, и мальчишка ежеминутно то дергал ее за привязанную к ноге веревку, то шумел над ее ухом гремушкой. Эта мука должна была продолжаться трое суток. Птица без пищи, без сна, при постоянной тревоге совершенно теряла голову и уже тогда поступала в обучение к сокольнику.
– Добрая будет птица! – сказал Петр, любуясь статями сокола.
Он был почти белый. Крепкий клюв его был круто загнут, и широкая грудь обличала силу.
– Хоть царю впору! – усмехнулся сокольничий.
– Ну, проедемся, попускаем!
– Кого возьмем, господин?
– Бери Гамаюна да Обноска. Прихвати еще Пестрого. Осрамил он меня тогда, а я все в него верю. Коршунов приманил?
– Вечор падаль у оврага выбросили. Надо полагать, слетелись!
– Ну, так едем!
Охота на коршунов с соколами была любимейшей того времени и имела характер чистого спорта. Мало было занимательного, когда могучий сокол с налета бил мирную птицу: утку, гуся или цаплю, а то и того хуже – малую птаху, но когда он охотился на такого же хищника, охота принимала увлекательный характер. Коршун, да еще из матерых, не давался без боя, и нередко плохой сокол оставался побежденным в этой воздушной битве. Опытный коршун вдруг перевертывался на спину и бил сокола прямо в грудь; в свою очередь и опытный сокол знал эту повадку и летел не камнем на коршуна, а сбоку – стрелой, а то и снизу, как камень из пращи.
И пока происходила эта битва в воздухе, охотники следили за ней с замирающим сердцем. Особенно если выпускались соколы разных хозяев и происходило соревнование.
Петр вдоволь натешился охотой и радостный вернулся домой. Пестрый вправду постоял за себя и бил коршунов с одной схватки.
– Ужо царю покажу! – говорил радостно Петр.
В горнице его поджидал Кряж. При входе князя он подвинулся к нему с таинственным видом и сказал:
– Коли милость твоя не побоится нечисти, так он наказал к часу до полуночи быть на дороге подле разбитого дуба. Там он ждать будет.
– Это колдун-то?
– Он!
В голосе Кряжа послышалось невольное почтение. Петр взглянул на него:
– Что это ты? Словно тебя лихоманка трясет?
– Страшно! Я до поры того и не думал. Сова у него, ворон, кости сушеные, и сам он с бородой. У-ух!
Петр засмеялся:
– Эх ты, Аника-воин! Значит, не пойдешь со мной?
– Как можно! – ответил Кряж. – А что боязно – это точно. Он не то что лях. Он со всякой нечистью свой человек.
– Ну вот и послушаем, что он врать станет.
Кряж покачал головой:
– Меня сразу признал. От князя, говорит, сердце болит, по милой сохнет, а где голубица, того не знает ни он, ни я, а лишь сатана! Да как захохочет. Приходите, говорит, молодчики!..
Петр вздрогнул. Неужто он уже и дело знает, зачем зовут его.
– Сам сболтнул?
– Да рази меня на этом месте!.. – побожился Кряж.
– Ну, ин! Попытаем его. Возьми с собой кистень малый да рублев десять, что ли. Пойдем!
– С нами крестная сила! – пробормотал Кряж, лязгая от страха зубами.
– Ну, и иди вперед!
– С нами крестная сила! – сказал торопливо Кряж. – Свят, свят, свят! Да воскреснет Бог!..
– Оставь! – остановил его Петр. – Ты только гляди, не сбейся.
– Чего сбиться-то! Верста.
Они действительно шли недолго. Кряж вдруг остановился и сказал:
– Вона! Тут! Господи помилуй! Свят, свят, свят!
Луна на мгновенье выплыла из-за облаков и осветила глухую местность. От дороги направо на небольшой полянке стоял огромный коренастый дуб, сломанный грозой, за ним мрачно стеной чернел густой лес. Кругом было пустынно, глухо, и только ветер гудел на разные тоны, шумя в лесу между ветвями.
– Значит, у этого дуба, – сказал Петр и решительно двинулся вперед.
Едва он прошел несколько шагов, как от зеленой массы дуба отделилась человеческая фигура и двинулась ему навстречу. Петр остановился и невольно положил руку на рукоять поясного ножа.
– Это я, Еремейко, не бойсь, княже! – раздался в темноте глухой голос. – Коли пришел, вражьей силы не страшась, чего лихих людей бояться? Хи-хи-хи!
«Заприметил», с удивлением подумал Петр и ответил: