– Жив! – сказал он. – Дай старику пять рублев и идем!
– Пять? – недовольно пробормотал Кряж. – Ишь ты! Сколько страху нагнал, да еще пять! Шелепами его!
– Ты поговори! – закричал старик. – Призороки знаешь? Ушибиху знаешь? Потрясиху знаешь?
– С нами крестная сила! – завопил Кряж. – Чур меня! Сгинь, окаянный! Жри! Подавись!
Он кинул деньги и бросился к князю.
– Я все могу! – говорил старик. – Я иссушу, как сено, как ковыль!
– А ну его к ляду! – бормотал Кряж, шагая рядом с господином. – Вот навязались!
– Сам же уговорил!
– Тебя ради. Вижу, сохнешь. А сам бы я ни в жизнь! Ишь! – прибавил он, оглядываясь.
Старик зажег ветвь и, светя ею, шарил по земле брошенные Кряжем рубли.
Петр вернулся домой и лег в горнице на лавке, но сон бежал от его глаз.
Что он видел? Видел Анелю. Видел позор ее. Где она, что она? Теперь не вернуть того, что случилось с ней. Правда или наваждение? И не поймешь! Видел, как явь!..
А потом последняя. Что-то знакомое.
Видел и раньше он это девичье лицо, мелькнуло оно ему где-то… но где? Он не мог припомнить.
Он поднялся рано утром и прямо поехал на Москву.
Не доезжая верст шести до Москвы, князь вдруг осадил коня и сказал Кряжу:
– Слышь, кричат будто? А?
– Ратуйте! – явственно донеслось до них.
Князь ударил коня и понесся в сторону криков. Кряж поехал с ним рядом.
Едва они сделали несколько саженей, как за купой деревьев увидели возок. Кони были отпряжены. Какие-то люди спешно хлопотали около возка, а подле них раздавались вопли.
– Воры, – сказал князь и, обнажив меч, поскакал вперед. – Я вас ужо! – закричал он издали. – Будете вы по дорогам грабить!
Четверо людей оглянулись, бросились в кусты и быстро, словно по волшебству, скрылись.
– Ратуйте! – визжал женский голос.
Князь поскакал к возку и соскочил с коня. Возок был пуст, вокруг валялись меха, служившие одеялами, увесистый сундучок, разная рухлядь. Князь с недоумением огляделся.
– Сюда, сюда! – вопил голос. – Здесь, под кустиком!
– Сюда, княже! – сказал Кряж, указывая на кусты.
Князь пошел за ним следом. Под кустом на земле лежали три женщины. Одна толстая, видимо боярыня, и одна тонкая, стройная, с крошечными ногами, лежали без движения, с головами, завернутыми в платки; третья, толстая, короткая, в шугае и котах[18], очевидно, успела освободить свою голову от платка и вопила на весь лес.
– Ратуйте, добрые люди! Воры напали! Убили боярышню да боярыню! Что я боярину скажу!
– Не ори, бала! – остановил ее Кряж. – Воров уже нет больше. Встань лучше да прикрой голову.
– Ой, дурень, дурень! – завопила старуха. – Да как же я, дурень, встану, коли у меня руки-ноги скручены!
Князь усмехнулся.
– Распутай ее! – сказал он, а сам подошел к двум недвижно лежащим и стал раскутывать им головы.
– Княгиня Куракина, – пробормотал он, снимая с толстой женщины платок и обнажая тусклое лицо чуть не с тройным подбородком, – а это, надо думать, княж…
Он бросил платок и не докончил фразы.
Перед ним лежала девушка с распущенной черной косой, с бледным лицом и полуоткрытыми устами. Та самая, что они видели в эту ночь у сломанного дуба во время волхвования.
Петр смотрел на нее не спуская глаз.
Тем временем мамка поднялась на ноги.
V
Спасенные
Княгиня и ее дочь лежали недвижимы. Вероятно, страх и затем тяжелые платки на лицах лишили их на время сознания.
– Умерли! – завопила мамка и начала причитать над ними во весь голос. – Милые вы мои, родители вы мои! Что я теперь боярину отвечу!
– Кряж, достань воды, – приказал князь.
– Брось выть, старуха, – сказал он мамке, – скажи лучше, неужто вы одни ехали?
– Одни? – ответила старуха. – Да нешто мы беднота какая? Голь? Чай, мы Куракины будем! Одни! Эвон! – И она даже подбоченилась рукой, маленькая, толстая, в синем шугае. – С нами холопов-то сколько, с полсорока было!
– Где же они!
– А разбежались, проклятущие! Как увидели, что воры на нас – и вроссыпь! Душонки холопские! Ужо будет им от боярина! А этому Антошке… Ну-ну!
– А ты покликала бы их!
– «Покликала бы»! – передразнила старуха. – Да нешто я могу боярышню покинуть! – И, сделав плаксивое лицо, она снова начала выть.
Кряж принес воды, и князь тотчас обрызгал боярыню и боярышню.
– Чай, есть наливка? – спросил он у мамки.
– Есть, милостивец, есть, как не быть!
– Давай сюда, да чарку тоже!..
В походах князь выучился подавать помощь в иных случаях и не терялся при виде даже умирающих.
Старания его скоро увенчались успехом.
И та, и другая вздохнули, открыли глаза и сделали движения.